Национальному собранию и не волен принимать решения. А между тем Национальное собрание отменило феодальные повинности и уничтожило опасное могущество духовенства, роскошь магнатов этого сословия и получило громадные финансовые средства, которыми пользовалось собрание.

4 февраля 1790 года на собрание прибыл король, восторженно встреченный, и заявил, что он и все его семейство будут чтить конституцию. Каждый депутат клянется «быть верным нации, закону и королю и всеми силами поддерживать конституцию, постановленную Национальным собранием и принятую королем».

Повсюду, в ратушах и по общинам, во всей Франции, было произнесено это священное слово «Клянусь!» и устроены празднества в честь всеобщего и неподдельного примирения противоборствующих сил в обществе. Но в тот же день в королевском дворе было выражено неудовольствие: народных депутатов принимали менее радушно, чем депутатов из дворянской аристократии. Король начал, по обыкновению своему, колебаться, чем воспользовались аристократы во главе с королевой Марией-Антуанеттой.

Маркиз Лафайет, граф Мирабо, Булье – ведущие силы революции – имели тесное общение с королевской властью, во всех происходящих на Национальном собрании реформах стояли за сохранение в стране королевской власти. Как честный и достойный аристократ, Лафайет советовал королю в это чрезвычайное время не колебаться, признать силу народной партии, считаться с ее депутатами, войти к ним в доверие, прекратить соперничество между министрами и добиться согласия между ними, не вступать в полемику с общественным мнением, то есть вести мудрую политику согласия и примирения, ведь все общество приняло эту политику и поклялось ей следовать. Король соглашался с маркизом, но советы королевы и придворных часто меняли его поступки, он отступал от политики примирения и согласия, что не проходило мимо главных действующих сил в обществе. Королева отталкивала маркиза Лафайета, поступала часто против его советов. Ей ближе был граф Мирабо, блестящий оратор и неутомимый деятель Национального собрания. Но Мирабо не уставал говорить всей королевской семье, что монархия может быть спасена только свободою. Он поддерживал монархию во время всех своих выступлений на Национальном собрании, а за это получал довольно значительное содержание, нужное ему, как свидетельствуют историки, для удовлетворения своих широких потребностей и необузданных страстей. Булье, человек прямой и честный, относился к провинциальной аристократии, тоже командовал войсками монархии. Задача заключалась в том, чтобы объединить эти главные фигуры революции, но королевский двор этого не сделал, а антипатии между этими действующими лицами революции сохранились. И, в сущности, событие 4 февраля 1790 года, которое предвещало громадный результат в ходе революции, как свидетельствуют историки, «осталось без всяких результатов».

Николай Петрович Румянцев, назначенный представителем Российской империи во французской эмиграции, поразился тому, что быстро эмиграция разделилась как бы на два лагеря: высшее дворянство, желая сохранить свое верховенство и опасаясь провинциального дворянства, в особенности буржуазии, надеялось восстановить всесилие престола с помощью иноземной силы; другая партия, состоявшая из мелких дворян, уповала на фанатизм и надеялась победить своими собственными силами. Во главе эмиграции стоял бывший министр Колонн, который понимал, что эмиграция разделилась, но надеялся объединить их совместные усилия для достижения высшей цели. Вскоре французы почувствовали недостаток в звонкой монете: эмигранты вывезли много золотых и серебряных монет.

Николай Петрович увидел и другое – на этот раз противоречие между иностранными державами, которые могут оказать помощь французскому трону только в своих собственных интересах. Прусский король Фридрих-Вильгельм, слабый и бесхарактерный государь, решил сменить своего давнего союзника Францию на союз с Англией, образовал англо-прусскую лигу, которая решила Швецию, Польшу и Турцию направить против России и Австрии. Англия хотела этим союзом отомстить Франции за помощь американским колониям, которые в борьбе получили полную свободу и образовали США. Однако смерть австрийского императора Иосифа II в январе 1790 года изменила первоначальные договоренности. Император Леопольд, брат Иосифа II, был совсем другим человеком, желавшим только мира и покоя.

14 июля 1790 года прошло богослужение депутатов и парижского люда на Марсовом поле. Король и президент собрания сидели рядом, к ним подошел генерал Лафайет и поднес королю текст присяги. И Людовик XVI, подняв руку к алтарю, торжественно произнес:

– Я, король французов, клянусь употреблять власть, вверенную мне конституционным актом государства, на то, чтобы охранять и удержать конституцию, составленную Национальным собранием и принятую мною.

Королева хватает малолетнего сына и в порыве восторга показывает тысячам собравшихся, которые тут же отвечают исступленными криками радости.

Летом король и его семья проживали в Сен-Клу, он часто думал об английской революции и печальной участи английского короля Карла I. Ему было легко организовать побег всей семьи, ему не раз об этом говорили, но он до времени решительно отказывался, верил, что французы не пойдут по пути английской революции.

Эмиграция в Кобленце все увеличивалась, такая же суетная, надменная, неспособная, расточительная, как и в Версале, она с еще больщим блеском проявила свои пороки среди трудностей изгнания и междоусобной войны. Не удались отношения между королевской семьей и королевскими братьями, оказавшимися в эмиграции. Министр барон Бретёль был явным врагом министра Колонна, а когда его отправили министром короля при венском дворе, он всячески противодействовал тому, что предлагали братья короля – граф Прованский и граф Артуа.

Опасаясь судьбы английского короля Карла I, Людовик XVI наконец решился на побег из Франции под вымышленными именами. Вскоре к русскому посланнику И.М. Симолину обратилась парижанка Анна Корф, дочь петербургского банкира и вдова русского полковника, с просьбой выдать ей два паспорта для поездки во Франкфурт-на-Майне. Эти паспорта незамедлительно были выданы, так как было распоряжение русской императрицы не задерживать русских подданных в революционной Франции. Через несколько дней Симолин получил записку от Анны Корф: «…сжигая различные ненужные бумаги, я имела неосторожность бросить в огонь свой паспорт, который вы были так добры получить для меня; я, право, очень сконфужена тем, что мне приходится затруднять вас и просить исправить мою рассеянность» (Донесения И.М. Симолина за 1789–1792 гг. // Литературное наследство. Т. 29/30. С. 467).

А между тем Людовик XVI, уверенный в успехе своего бегства, написал «Обращение ко всем французам», мотивируя свое бегство тем, что у него «не было более никакой возможности осуществлять власть. Собрание подпало под диктат клубов. Необходимо, чтобы Франция знала это. Народ – лучший друг короля, готового вернуться и все простить, когда конституция действительно обеспечит реальные религиозные и политические свободы».

20 июня 1791 года король и его семейство с иностранными паспортами отправились в Монмеди, откуда король мог следить за происходящими во Франции событиями.

Возмущенное Национальное собрание решило, что король похищен, и потребовало вернуть его всеми имеющимися средствами. На похищении короля настаивал маркиз Лафайет и в итоге борьбы выиграл