лидерами различных партий и клубов, король и королева содрогаются от непредсказуемых решений депутатов собрания, несколько сот гвардейцев требует отпусков и вознаграждения.

Король и королева вынуждены были покинуть Версаль и вернуться в Париж. Герцог де Лианкур, придворный Людовика ХVI и депутат от дворян в Генеральных штатах, заявил, с согласия короля, что Национальное собрание тут же приняло решение проводить свои заседания в Париже: Национальное собрание неотделимо от его величества французского короля. Свобода передвижения королевского семейства оказалась строго ограниченной. В это же время нападкам подвергаются жестоким духовные лица. С каждым днем увеличивается выдача паспортов по мотивам состояния здоровья или устройства личных дел за границей.

И. Симолин, используя информацию от компетентных лиц, сообщает в Петербург, что толпы крестьян ходят по деревням и грабят зажиточные имения и сжигают замки.

Тринадцать раз Национальное собрание отказывалось признать равноправие евреев и только 28 сентября 1791 года утвердило декрет о равноправии евреев под влиянием и давлением общества масонов, принимавших участие в революционных событиях и выделивших большие средства для подкупа вождей собрания – аббата Грегуара, графа Клермон-Тоннера, Дюпора, адвоката Годара, Робеспьера и графа Мирабо. Тысячи евреев прибывали во Францию, чтобы стать равноправными жителями страны.

И. Симолин писал об всем примечательном, что происходило во Франции, особенно в Париже. Писал, что граф де Майбуа, генерал, обратился за помощью к дворам Мадрида, Неаполя и Турина, каждое королевство должно было выделить деньги и солдат и одновременно в назначенный момент двинуться к Парижу, а внутри страны будут ожидать большие силы роялистов. Писал о том, что союзный договор между Оттоманской Портой и прусским королем, заключенный в Константинополе, будет ратифицирован через пять месяцев и возникнет возможность перейти к проведению мирных переговоров. В июле 1790 года состоялась Рейхенбахская конвенция между Пруссией, Польшей, Англией, Голландией и Австрией для сохранения Турецкой империи, Австрия вскоре заключила с Турцией мир, оставив Россию наедине с Турцией. Писал и о том, что Англия имеет своих агентов в Национальном собрании, которые исподтишка влияют на исход того или иного решения. Писал и о том, как парижане, готовясь отметить годовщину взятия Бастилии, создали на Марсовом поле абширный амфитеатр, «огромный зал, который вместит, кроме Национального собрания, короля, всего двора, депутатов от различных коммун и всех, кто должен присутствовать на празднике, еще около 300 тысяч зрителей» (Там же. С. 435).

На Марсовом поле один за другим принесли клятву верности конституции маркиз де Лафайет, граф де Мирабо, председатель Национального собрания и его депутаты; стоя клялись хранить верность нации, закону, королю, конституции, одобренной Национальным собранием и королем.

Французский король вслед за ними произнес:

– Я, король французов, клянусь употреблять всю данную мне государственным законом власть для поддержания конституции, учрежденной Национальным собранием и одобренной мною, а также клянусь следить за исполнением законов.

Прибывшие на Марсово поле признавали конституцию и обнажали головы перед председателем собрания Байи с криками «Да здравствует нация!», преклоняли перед Людовиком XVI колени и опускали к его ногам шпаги с возгласами «Да здравствует король!». Но конституционная монархия во Франции просуществовала недолго.

Уже летом 1790 года роялисты задумали организовать похищение короля и его семейства. Во главе заговора о похищении короля и его семейства были министр двора барон де Бретейль, маркиз де Буийе, командовавший военным гарнизоном в Нанси, и любовник Марии-Антуанетты граф Ферзен. Строились продуманные планы, потом отвергались, что-то мешало, но идея побега не переставала существовать.

В августе 1790 года Национальное собрание приняло решение о сокращении армии. В городе Нанси полк, сформированный швейцарскими наемниками, было решено расформировать. Солдаты выбрали делегатов и отправили в Париж доложить Национальному собранию о своих требованиях. Солдат арестовали, а недовольный полк и примкнувшие к ним полки объявили врагами нации и государства. Маркиз де Буийе с трехтысячным карательным отрядом должен был подавить восстание в Нанси.

«В настоящее время мы переживаем волнения по поводу мятежа нескольких полков, – писал маркиз де Лафайет Вашингтону 28 августа 1790 года, – и поскольку я стал объектом нападок как со стороны аристократов, так и мятежных элементов, то не знаю, какой из этих двух партий мы обязаны вспышкой восстания. Наша надежда и спасение – Национальная гвардия. В нашем распоряжении более миллиона граждан, вооруженных патриотическими чувствами…»

И записи И. Симолина, и другие документы свидетельствуют о крахе того единства, которое обнаружилось на Марсовом поле.

1 апреля 1791 года И. Симолин писал в Петербург: «…В то же время я расположил в свою пользу близкого друга г. де Мирабо, который руководит им (графом де Монмореном. – В. П.) во всем, что имеет отношение к внешней политике, чтобы познакомить его с истинным положением вещей и привлечь его сочувствие к принципам нашего двора и его действиям в несправедливой войне, которую ему навязали. Я указал, что, вследствие непреклонности врага, поддерживаемой влиянием и низкими и коварными происками дворов Лондона и Берлина, он, русский двор, вынужден продолжать эту войну, вопреки желаниям императрицы и несмотря на то, что она идет навстречу заключению справедливого и достойного мира. Г-н де Мирабо проникся всем тем, что ему было внушено, и дал понять, что Национальное собрание не отнесется безразлично к отправлению английской эскадры в Балтийское море и что, по его мнению, в этом случае следует привести в боевую готовность эскадры в портах Франции…

Доброжелательность этого депутата, мнение которого имеет большой вес в Дипломатическом комитете, душой которого он является, была бы действеннее, если бы ее подкрепить с нашей стороны теми же средствами, какие широко применяют в отношении депутатов-якобинцев английский посол и прусский еврей Эфраим. Известно, что этот последний истратил за время своего пребывания в Париже 1 миллион 200 тысяч ливров, большая часть которых была доставлена господином де Ла Бордом (маркиз, банкир Людовика XV, музыкант, писатель, за огромные деньги, переданные королю, получил должность откупщика, имел финансовые связи с Мирабо и Барнавом. Гильотинирован в 1794 году). Не так-то легко узнать сумму, которой располагал английский посол, но несомненно одно, что посредством денег можно получить все от патриотизма депутатов, управляющих Францией, что г. де Мирабо не недоступен для этой приманки (прочитав эту фразу, Екатерина II тут же написала на полях письма: «Проявить щедрость, если он не умер»), а его друг, человек очень умный и преданный мне, будет всецело на стороне нашего двора, если я смогу ему подать надежду на вознаграждение за его услуги и, особенно, если эта надежда получит свое осуществление в самом начале…»

В «Донесении от 23 июня 1791 года» И. Симолин писал в Петербург:

«Во вторник