На это предложение Роберт согласился, но в таком случае хотел построить в Баку завод по переработке древесины. У него имелись свои причины. В то время только и говорили, что о мощном буме предпринимательства в Баку, который связывали с поисками в этом регионе нефти. Российское государство надеялось уменьшить зависимость от импорта лампового масла, керосина, из США, доминирующих на мировом рынке, и совсем недавно решило отказаться от своей монополии, чтобы получить больше выгод от своих нефтяных скважин. Роберт надеялся воспользоваться ситуацией в реализации проекта Людвига.

Однако в конце 1873 года Роберт вернулся в Санкт-Петербург с неутешительными новостями. Те немногочисленные ореховые деревья, которые он обнаружил, были гнилыми или слишком старые, весь проект был обречен на неудачу. Получив от Людвига 25 000 рублей в качестве компенсации за потраченное время, он неожиданно отправился обратно и проделал весь мучительный путь до Баку. Там частные нефтяные предприниматели усовершенствовали технику бурения по американскому образцу. В июле 1873 года было открыто первое месторождение. Внезапно нефть полилась рекой, и было известно, что есть и другие месторождения.

Решение, принятое тогда Робертом, изменило жизнь братьев Нобель. По возвращении в Баку он купил небольшой нефтеперерабатывающий завод.

* * *

Тем временем французская бюрократия продолжала решать вопрос о динамите. А Альфред Нобель осваивался в Париже. С большой вероятностью можно предположить, что он сидел на балконе для публики во время посвященных тому вопросу бурных дебатов в Национальном собрании в ноябре 1873 года. Аплодисменты, недовольные крики, требования отставки – все смешалось, доведя ситуацию почти до полной анархии, но не дало никаких результатов. Дело продолжало свой неспешный путь в недрах государственного аппарата. Ведущий республиканец Леон Гамбетта говорил мало. Самые громкие овации достались депутату с военным прошлым. Он иронизировал над утверждением, что динамит якобы опасен для жизни, и пообещал принести на следующую сессию немного взрывчатой смеси и поджечь ее.

«Чтобы министерство взлетело на воздух!» – крикнул кто-то.

По залу пробежал смешок.

«Господа, вы можете быть абсолютно спокойны, у меня нет тяги ни к самоубийству, ни тем более к убийству», – ответил профессиональный военный и заверил собравшихся, что динамит можно смело поджечь с единственным результатом: «выделится весьма неприятный запах».

Новые смешки.

Боевой офицер с большим почтением упомянул «знаменитого» Альфреда Нобеля и воздал должное Полю Барбу за его «благородство»17.

Поль Барб был накоротке с половиной Парижа, и теперь он ввел Альфреда Нобеля в республиканские круги сторонников Гамбетты. Париж стал в те времена городом бесчисленных салонов – литературных, политических или просто аристократических, где избранное общество представителей правящего класса регулярно встречалось и обсуждало важные вопросы. Одним из наиболее влиятельных салонов стал тот, который «республиканская королева Парижа» Жюльетта Адам собирала каждую неделю в своем доме на бульваре Пуассоньер. «Мадам Адам обладает большей властью, нежели все министры», – писал о ней Гюстав Флобер. Поговаривали, что, если надо найти Гамбетту, стоит сначала поискать у Жюльетты и ее мужа Эдмона Адама18.

Жюльетте Адам принадлежит немаловажная роль в успехах Гамбетты. Утверждается, что именно она отмыла, приодела и причесала Гамбетту, научила его и других молодых республиканцев общаться в более изысканной манере. «Мы должны покончить с представлением, что мы готтентоты», – призывала она Гамбетту. – В Бельвиле протестуют и делают революцию, а правительство формируют в салонах»19.

Ее салон, изначально литературный, после окончания войны стал важнейшим местом встреч республиканцев. Жюльетте Адам удалось в высшей степени достойно преодолеть разрыв поколений между Гамбеттой и прочими молодыми республиканцами, с одной стороны, и Виктором Гюго и ее собственным мужем Эдмоном Адамом – с другой.

Жюльетта, страстно увлеченная как успехами науки, так и политикой, относилась к тяжеловесам интеллектуальной жизни тогдашнего Парижа. Она была на три года моложе Альфреда Нобеля и считалась неотразимой красавицей. Современники описывали ее светло-пепельные волосы, голубые глаза и живое обаяние. В двадцать с небольшим лет она написала роман, сделавший ее знаменитой и вхожей в наиболее влиятельные салоны Парижа. В те времена писательница Жорж Санд приняла ее в свое сердце и представила юную Жюльетту крупнейшим писателям того времени – Ги де Мопассану, Гюставу Флоберу, перебравшемуся в Париж Ивану Тургеневу и, что самое главное, Виктору Гюго. Кстати, именно Гюго вдохновил Жюльетту Адам на публикацию своего дневника, написанного во время осады Парижа.

Приглашение к Жюльетте Адам ценилось очень высоко. Альфред Нобель получал такие приглашения много раз. Невозможно установить, когда он впервые посетил ее престижный салон, однако ожидание явно не затянулось. Ее «Осада Парижа» стала одной из первых книг, купленных Альфредом, когда он переехал на авеню Малакофф, затем он купил несколько более ранних ее книг. В обширной библиотеке, которую он оставил после себя, мало кто из писателей представлен таким количеством произведений, как Жюльетта Адам (некоторые из них изданы под ее девичьей фамилией Ламбер). В этом среди французских писателей с ней может соперничать только Виктор Гюго.

Вероятнее всего, именно в этих кругах Альфред познакомился с Виктором Гюго и сошелся с ним настолько, что на протяжении многих лет удостоивался приглашения на обед к великому мастеру. Позднее Виктор Гюго переехал на авеню д’Эйлау, поселившись в двух шагах от дома Нобеля на авеню Малакофф20.

Жюльетта Адам принимала у себя на бульваре Пуассоньер по пятницам. Представители парижской интеллектуальной элиты поднимались на четвертый этаж и рассаживались в салоне, который Жюльетта преобразила, отделав красным бархатом и украсив пальмами в кадках. Там они проводили время за домино или игрой в карты, пока не появлялась сама хозяйка. Жюльетта старалась держаться просто и говорила о себе, что она – единственная женщина во Франции, никогда не носившая кринолинов. Несмотря на ее скромность, все вертелось вокруг нее. Она «очаровывала свое окружение естественностью и лучащимся энтузиазмом, что подчеркивали простые туалеты из тех, которые немало стоят», – пишет Анна Хогенхюс-Селивёрстофф в своей биографии Жюльетты Адам21.

Альфред Нобель не расстался со своими литературными надеждами. Вдохновленный романтическими мечтами об идеальной женщине, он продолжал дорабатывать свой роман «Сестры». Жюльетта Адам обладала многими из тех качеств, о которых мечтал Альфред. Нам ничего не известно о том, что он думал, а уж тем более, что чувствовал. Для их отношений существовало немало преград: 1) Жюльетта Адам была замужем, 2) поговаривали, что у нее роман с неотразимым Леоном Гамбеттой. Но все же Альфреду Нобелю выпала честь принадлежать к обширному кругу друзей Жюльетты все двадцать лет, проведенных им в Париже22.

Тем, кто переехал в Париж в середине 1870-х, повезло стать свидетелями важнейших событий в истории культуры. Как раз в эти годы несколько юных горячих голов начали восставать против авторитетов в закоснелом французском искусстве. Тон среди них задавали художники Огюст Ренуар, Поль Сезанн, Эдгар Дега и Клод Моне. Отказавшись от реалистической точной живописи, они предпочли более смелые мазки, передающие движение, чувство и мимолетные впечатления. Художники уже давно регулярно собирались в кафе на Монмартре, и в апреле 1874 года открыли собственную выставку в старом фотоателье на бульваре Капуцинок. Парижские критики не пощадили бунтарей. Название одной из картин Моне «Впечатление. Восходящее солнце» (1872) было использовано для того, чтобы заклеймить, сровнять с землей «импрессионистов», полотна которых «могла бы нарисовать и обезьяна, если дать ей коробку с красками»23.