И Мокси понял – да, это так! Он – Джеймс Мокси, легенда Большой дороги, тот, кто совершил чудо в Абберстоне. Он – Джеймс Мокси. Только на этот раз он не сбежал.

Когда Кэрол была пяти лет от роду, Хэтти показала ей на груду разных предметов в углу игровой комнаты и велела ей туда забраться. Кэрол, глядя на вещи, лежащие и стоящие там, не поняла, о чем конкретно говорит мать.

– Вон в тот ящик, – показала Хэтти. – Я прошу тебя забраться в ящик для игрушек.

Кэрол любила свою мать и доверяла ей. Она пересекла комнату, огибая деревянные игрушки и колеса, и шагнула в ящик. Ящик высотой был ей по колена.

Там она некоторое время стояла, вопросительно глядя на мать.

– А теперь ложись.

В пять лет у Кэрол не было ни малейшего представления о смерти, а потому она не очень хорошо понимала, чего от нее хочет мать.

Притвориться мертвой.

Кэрол встала на колени, держась за край ящика маленькими белыми пальчиками.

– Нет, ляг полностью. Прямо на дно ящика.

Кэрол показалась, что Хэтти слегка не в себе. Позади нее виднелся коридор второго этажа с закрытыми дверями многочисленных спален. Кэрол надеялась, что сейчас в игровую придет Бесс, горничная, и спросит Хэтти, что та задумала.

Но Хэтти еще утром отослала Бесс домой, и Кэрол теперь поняла, почему.

– Ложись, – настойчиво повторила Хэтти. – На спину.

Кэрол подчинилась. И, лежа на спине, она увидела голубоватого цвета потолок – так, словно это было небо. Лицо матери надвинулось и почти закрыло небо.

Хэтти взяла в руки широкую крышку.

– Ничего не бойся, – сказала она дочери.

После чего накрыла крышкой – и заперла ящик.

…К десяти годам Кэрол вполне привыкла к этому способу чтения: она лежала в Ящике на спине, а Хэтти возилась с его механизмами, доводя до ума идею, которая посетила ее пятью годами раньше. Новый ящик был куда больше того ящика для игрушек (и слава богу, что те времена прошли!), и Кэрол зажигала там маленькую свечу, чтобы читать классиков, пока мать стучала, пилила и строгала, работая над деревянными боками Ящика. Частенько крышка открывалась, и мать заглядывала внутрь, чтобы закрепить кнопку или рычаг, делая последние исправления перед тем, что она называла рабочими испытаниями.

– Отложи-ка книжку, Кэрол!

– Одну секундочку, мама!

Кэрол обожала чтение и не любила прерываться посередине абзаца.

Хэтти терпеливо ждала.

Наконец Кэрол исполняла просьбу Хэтти, и та объясняла дочери, что нужно делать и как Ящик работал на этот раз.

– Здесь сложная система пружин, – сказала как-то Хэтти, глядя в лицо дочери. – Когда ты нажмешь этот рычаг, крышка слетит.

– Даже если она закреплена гвоздями?

– Даже если закреплена.

Кэрол представила: это, должно быть, очень сильная пружина, если все получится, как сказала Хэтти.

Мать закрыла Ящик крышкой.

Лежа внутри, Кэрол услышала команду матери, приглушенную деревом и металлом:

– Нажми на рычаг!

Кэрол выполнила команду.

Ничего не произошло – раздался лишь стон искореженного металла. Как будто пружинам некуда было идти и они сплющились.

Хэтти открыла Ящик. Хмурое, недовольное лицо.

Кэрол вновь взялась за книгу.

Хэтти – за свои инструменты.

…Когда Кэрол исполнилось пятнадцать, она уже живо принимала участие в делах матери. Ящик – этим мать жила, этим занималась ежеминутно. Дочь присоединилась к матери.

Этот предмет занимал Кэрол больше с научной точки зрения, Хэтти – с практической. Она думала о могилах. Не то чтобы Кэрол не пугали ее состояния, в которые она время от времени впадала на долгие дни, но ей было всего пятнадцать, а кто же в пятнадцать лет думает о смерти?

– Если я умру, – сказала ей как-то Хэтти вечером, когда они вдвоем смазывали шестерни большого силового колеса, – рядом с тобой может не оказаться людей, которые будут знать, что ты жива. Понимаешь?

– Конечно!

Но Кэрол не любила такие разговоры. Давай все предусмотрим, давай загодя построим этот Ящик, но зачем говорить о похоронах заживо?

– Даже если все будут знать про твои состояния, Кэрол, они могут ошибиться и принять одно из них за смерть. Но мать-то всегда знает наверняка! Всегда! Поэтому нам нужен план. План «Б». Так, на всякий случай.

– Меня никогда не похоронят заживо, – сказала Кэрол, полная юношеской самоуверенности. – Это было бы… ужасно.

Все-таки ее страшила эта перспектива.

– Мир не всегда бывает справедливым, – сказала Хэтти. – И все деньги Хэрроуза не смогут этого исправить.

Закончив смазку шестерен, Хэтти сунула руку в Ящик и принялась поворачивать рукоятку колеса. Крышка медленно поднялась над Ящиком.

Кэрол захлопала в ладоши.

Но Хэтти не спешила радоваться.

– Теперь – земля, – сказала она.

Вместе с Кэрол Хэтти принялась таскать двадцатифунтовые мешки с землей и складывать в комнате, которая когда-то была игровой, а теперь превратилась в мастерскую.

– Забирайся внутрь, – велела мать дочери.

Кэрол забралась в Ящик.

Хэтти закрыла крышку, после чего насыпала на нее сто шестьдесят фунтов земли.

– Давай! – скомандовала она.

Кэрол повернула рычаг. Крышка двинулась, но едва-едва.

Очистив крышку от земли и вызволив Кэрол, Хэтти сказала:

– Наша цель близка. И не важно, что пока у нас не все получается. Цель близка.

Когда Кэрол привела Джеймса Мокси, чтобы познакомить его с матерью, Хэтти поняла, что этот юноша много значит для Кэрол – до этого дочь никого к ней не приводила. В восемнадцать лет девушки обычно не думают о замужестве, но кто знает? Перед тем как им прийти, Хэтти взялась было убираться в мастерской, но потом бросила. В доме хватало комнат, где можно было бы принять молодого человека, и ему, во всяком случае пока, совсем незачем подниматься в комнату Кэрол.

Встречая Джеймса в передней, Хэтти, глядя ему в глаза, сказала:

– Любопытное сочетание. Джентльмен, с презрением относящийся к правилам и законам.

Нет, он еще не превратился в того, чье имя гремело потом над Большой дорогой. Пока он не поставил себя вне закона. Но в нем билась энергия, которая говорила о его страстном желании бросить все, что связывает человека с обычной жизнью, и, порвав со всем и вся, полной грудью вдохнуть ветер Большой дороги, с ее невероятными опасностями и фантастическими восторгами.