Сокрушительный проигрыш первых сражений в Галиции и Восточной Пруссии не только оставил разведслужбы центральных держав ни с чем в области ближней разведки за линией фронта, вынудив их начинать все сначала; расстроились также их планы по разложению русского тыла и провоцированию национальных восстаний, в частности в Литве и Польше[815], над которыми вплоть до второй недели августа усердно трудились агенты обоих государств[816]. Обе разведки не справились ни со шпионажем, ни с разложением тыла. Полный крах потерпели и замыслы диверсионных рейдов и секретных операций при помощи иностранных коллаборационистов. Польский легион оказался непригодным для совместных операций; планируемое подстрекательство Польши к мятежу, в успехе которого как будто был так уверен Мольтке 5 августа, ничего не дало; Союз освобождения Украины не сумел устроить в русском тылу ни малейших беспорядков. В «отчаянных поисках стратегических вспомогательных средств»[817] разведки ухватились за Ленина и его российских подручных.

Это принесло закоренелому оппортунисту, умевшему пользоваться любой возможностью для получения тактического преимущества, огромную выгоду: на переговорах в Кракове (несколько дней между 21 и 30/31 августа) и Вене (не позднее 31 августа — 5 сентября 1914 г.)[818] Ленин находился в чрезвычайно удобном положении. Его австрийские партнеры относили поражение в первых битвах на счет «провала императорско-королевской разведывательной службы в вопросе развертывания и наступления русской 8-й армии»[819], не скрывая, что «вражеская территория» для них покрыта «густым туманом». «Вот когда аукнулось недостаточное приобретение доверенных людей в районе развертывания из-за нехватки денег», — жаловались они и вынужденно признавали, что продвижение русских армий осталось «совершенно не замеченным разведкой». Мало того: австрийская 3-я армия, «долго не понимая… грозящей опасности», предприняла атаку на противника, обладающего «подавляющим превосходством в силе», которая закончилась проигрышем начальной кампании — зловещим предзнаменованием для дальнейшего хода войны, согласно постулату Людендорфа. В итоге Эвиденцбюро чувствовало острую необходимость как можно быстрее компенсировать «многолетнее пренебрежение шпионажем»[820] в приграничных районах и, кроме того, активизировать соответствующими мерами т. н. глубинную разведку внутри Российской империи. Прежние усилия русских коллаборационистов-пораженцев в этом направлении перед лицом мощных военных ударов России оказались недостаточными.

Немецкий связной офицер при австро-венгерском разведотделе капитан Хассе[821] открыл еще одно слабое место в военной контрразведке обеих союзных держав, указав на «искусное, планомерное введение в заблуждение австро-венгерской разведывательной службы русскими»[822], которые якобы нарочно меняли в своих сообщениях направление передвижений войск на противоположное. Если уж русские не только на поле боя, но и в разведывательной войне с самого начала оказались способны на подобные успехи, то помочь делу можно было, лишь решительно бросив все наличные силы и средства на приобретение новых и перестройку существующих разведывательно-агентурных связей. Здесь им, вероятно, обещал содействие глава большевистской партии с его разветвленной сетью агентов и осведомителей внутри Российской империи.

Для убедительности Ленин мог сослаться на успехи своих краковских товарищей[823], рассказать о собственных связях с высокими командными инстанциями русских фронтовых армий и представителями русской военной промышленности (Л. Красиным и В. Воровским) и посулить в перспективе — после восстановления нарушенных началом войны коммуникаций — усиление глубинной разведки при посредстве нелегальных партийных ячеек. Он имел в своем распоряжении концепцию идеологического подрыва стойкости неприятельских войск на восточном и западном фронтах (первые листовки его партии с соответствующими воззваниями уже распространялись) и провокаторов для возбуждения уличных беспорядков и массовых эксцессов в крупных российских городах. Наконец, он крепко держал в руках свою фракцию в Думе, которая только что (26 июля ст. ст.) в знак протеста против военных кредитов покинула заседание в Таврическом дворце[824] и призывала дать решительный отпор попытке бельгийца Вандервельде побудить социалистов всех воюющих стран к солидарности со странами, подвергшимися нападению. Переправить Ленина в соседнюю нейтральную Швейцарию с ее идеальными для центральных держав разведывательными связями, чтобы он развернул там свою деятельность во всю ширь, было в интересах обеих союзных разведслужб.