11 и 14 августа Крупская на ломаном немецком также письменно обращалась к Адлеру с просьбой разъяснить «нелепость всех подозрений» и «содействовать освобождению Ленина из тюрьмы»[781]. Адлер немедленно, вместе с депутатом Рейхсрата от Львова, польским социал-демократом д-ром Германом Диамандом, пошел к австрийскому министру внутренних дел барону фон Хайнольду; в ходе двух бесед они просили министра срочно разрешить недоразумение. Хайнольд, со своей стороны, поставил в известность краковскую полицию, что арест Ульянова произведен по ошибке провинциальной жандармерии. Как отмечено 16 августа в документах бюро государственной полиции австро-венгерского Министерства внутренних дел (а также 2-го президиум-бюро и управления по военному надзору Военного министерства), д-р Адлер и д-р Диаманд в этот день доложили, что русский революционер Владимир Ульянов, называемый Лениным, несколько лет «беспрепятственно и невозбранно» живет в Кракове[782]. В последние дни он арестован жандармом в Поронине по подозрению в шпионаже и доставлен в прокуратуру округа Ной-Сандец, «которая передала его дело в военный суд»: «Директор полиции в Кракове, очень хорошо знающий Ленина, немедленно телеграфировал прокураторе, что его следует освободить, но телеграмма опоздала. Оба депутата Рейхсрата ручались, что Ленин, непримиримый противник России, сослужит Австрии добрую службу, и просят распорядиться, чтобы его срочно выпустили из тюрьмы»[783]. 17 августа Министерство внутренних дел по телефону уведомило краковское управление полиции, что «Ульянов — решительный противник царизма — посвятил свою жизнь борьбе против русских властей, и, если бы он появился в России, с ним поступили бы по всей строгости и, возможно, казнили бы»; благодаря своей борьбе против русского царизма он пользуется «европейской известностью». На следующий день дело против Ленина было прекращено: «…императорско-королевский военный комендант г. Кракова, как временный комендант, приказом от 18 августа с. г. велел приостановить дело против Владимира Ульянова за отсутствием оснований для возбуждения судебного следствия»[784]. В 9.50 19 августа в окружной суд Новы-Тарга пришла телеграмма от краковского военного прокурора: «Владимир Ульянов подлежит немедленному освобождению».

Пока Ленин находился в Новы-Тарге, Ганецкий договорился со своим краковским начальством о его безотлагательном отъезде в Швейцарию[785]. В 11.10 19 августа в Новы-Тарг по телеграфу поступило указание краковского военного прокурора, чтобы Ленин при проезде в Вену через Краков явился в тамошнюю корпусную комендатуру к капитану Муравскому; Муравский руководил краковским разведотделом австро-венгерского Генерального штаба. Отпущенный с извинениями Ленин отправился через Белый Дунаец и Краков в Вену, имея специальное удостоверение от мобилизационных органов Ноймаркта, дающее право на проезд в военных или зарезервированных для военных нужд почтовых поездах[786]. Из летнего дома чета Ульяновых уезжала наспех, так как Крупская боялась враждебных выпадов со стороны местного населения, оставив там сложенными в пакеты личные вещи, письма, журналы и книги. В Кракове они провели как минимум двое суток[787], упаковали находившиеся в городской квартире партийные документы, личные рукописи и печатную продукцию в чемоданы и сдали на хранение. Из Кракова Ленин с женой и тещей, получив, на сей раз от директора краковской полиции, новое разрешение занять 3 места «в поезде железной дороги по воинскому расписанию»[788] и легитимационное удостоверение за подписью полицай-президента — своего рода свободный пропуск, — двинулся в Вену. 20 августа Ленин и Крупская открыткой поблагодарили Адлера и Диаманда за помощь в выяснении «абсурдного недоразумения»[789]. Оставленные на летней вилле пакеты вытребовала краковская корпусная комендатура и поместила в надежное хранилище вместе с краковскими чемоданами, снабдив ярлыками.

Когда Ленин в 1922 г. поручил своему польскому товарищу Ганецкому, тогда уже аккредитованному в Риге как «министр» советского Полномочного представительства, доставить в Москву его документы, рукописи и книги, оставленные в Галиции, польские власти (Западная Галиция отошла к польскому государству в 1918 г., Восточная — в 1919 г.) проявили готовность к сотрудничеству. Оказалось, что после прихода Ленина к власти осенью 1917 г. краковская корпусная комендатура заменила ярлыки на ленинских пакетах и чемоданах. Теперь надпись на них гласила: «Ленин — властелин Советской России». Надежды, возлагавшиеся комендатурой на «начальника генерального штаба русской революции», сбылись. Кстати, принимая дела комендатуры осенью 1918 г., польские военные органы по подведомственности передали все оставленное Лениным в польский Генеральный штаб в Варшаве![790]

Параллельно с «освобождением» Ленина в Галиции (19 августа 1914 г.) в германской столице и провинции известных и подходящих русских революционеров отделяли от массы интернированных российских подданных и готовили к отправке в Россию или высылке в нейтральные страны. Масштабы этой строго секретной операции в численном выражении неизвестны. Только Александра Коллонтай, тогда меньшевистская деятельница, находившаяся в хороших отношениях с Лениным и его кругом и застрявшая из-за объявления войны в Берлине, в 1924 г. в опубликованных отрывках из своего дневника рассказала кое-что о ее берлинской части, после чего публикация была изъята из обращения. По словам Коллонтай, ее саму выпустили на второй день после ареста на том основании, что «известная агитаторша… русская — социалистка — не может быть другом русского царя»[791]. 15 августа депутат Рейхстага Хуго Хаазе (СДПГ) попытался прощупать ее на предмет готовности работать в России: «Думаете ли вы, что социалисты могли бы использовать момент и поднять в России протест против войны? Допускаете ли вы возможность восстаний?» В одном лишь Берлине, писала Коллонтай, в августе 1914 г. было таким образом отобрано около 60 чел., и в конце месяца от них пошли «слухи, что единичных лиц начали пропускать через северную границу [в Россию]».