Вместе с осуществлением «мобплана» разворачивались «мобилизационные подготовительные работы», призванные обеспечить внутреннюю и внешнюю безопасность к началу войны[754]. Они включали отработку «черных списков лиц, чей арест в мобслучае представлялся необходимым по политическим причинам [подчеркивание в тексте. — Е. И. Ф.]». Списки эти «заранее… весьма целенаправленно составлялись во взаимном сотрудничестве военными и гражданскими органами» и содержали имена политиков (государственных деятелей, парламентариев), журналистов и других представителей предположительно враждебно настроенной общественности по обе стороны линии фронта. Сохранившиеся указания позволяют сделать вывод, что арест являлся не единственным способом планируемой изоляции данных лиц. Существовала шкала мер против нежелательных персон — от интернирования до «устранения»[755]. «Черные списки» оставались открытыми, они могли дополняться и завершаться уже после начала войны. В военное время германская разведка вела обязательный для всех ее подразделений «сводный список» лиц, «признанных неблагонадежными или работающими на врага»[756].

После объявления «ОВ» (состояния опасности войны) 31 июля уже были «вызваны агенты-диверсанты [здесь и далее подчеркивания в тексте. — Е. И. Ф.]»; в течение ночи на 1 августа они являлись в соответствующие разведцентры, получали на артиллерийском складе взрывчатку и «немедленно отправлялись в путь». Их задача состояла в «диверсионных действиях» на важных с военной точки зрения неприятельских объектах, таких, как дороги, мосты, шоссе, общественные здания, железные дороги и т. д.; имеющихся агентов «очень тщательно подготовили, подробно ознакомив их с картами и заданиями». Кроме того, в распоряжении каждого разведцентра находились «почтовые голуби для использования в своем приграничном районе». «Сеть доверенных людей в приграничье (внедренная сеть)» ждала приказа о выступлении или начале действий. В местах расположения крепостей на приграничной территории неприятеля существовала «особая крепостная сеть» из местных жителей, представителей враждебной (для неприятеля) нации, по возможности работающих в крепости[757].

Германская мобилизация вызвала среди населения волнения и панику, которые обрушились на мнимых виновников войны — русских — и их тайных союзников в Германии, т. е. русских агентов и шпионов. Русских пациентов и путешественников в одночасье выселяли из санаториев и гостиниц, их вклады арестовывали, счета замораживали, русских дипломатов запугивали и избивали. Нападения на группы русских туристов и сцены физического насилия над отдельными лицами стали будничным явлением на улицах Берлина и других немецких городов, тяжкие преступления, даже убийства оставались безнаказанными. Опросы вернувшихся на родину вели к заключению, что «немецкие зверства» над беззащитными русскими путешественниками, обвиняемыми в шпионаже и прочих враждебных действиях, совершались по указке сверху с целью убедить немецкую социал-демократию в опасности русских и необходимости войны на востоке[758].

С точки зрения разведслужб центральных держав, «переход от состояния мира к состоянию войны сразу показал недостатки принятых мер»: «Первые перегибы проявились в начале войны в охоте на шпионов и „золотые авто“[759], которая представляла опасность как раз для проведения мобилизации. Она грозила нарушить регулярное сообщение. Генеральный штаб много дней оставался почти бессилен перед этим брожением»[760]. Впрочем, он сам был не без греха. Первая служебная инструкция для военной контрразведки еще 13 августа требовала «поощрять бдительное участие населения», стараясь только «избегать бессистемной шпиономании»[761]. В итоге по всей Германии распространилась «дикая шпиономания», из-за которой и германской разведке пришлось столкнуться со «смешными, но также и с очень серьезными явлениями»: «Лишались жизни высокопоставленные служащие. За несколько дней сложилась обстановка, поставившая проведение мобилизации под вопрос»[762]. Эксцессы и доносы не прекращались, и В. Николаи после войны счел себя вынужденным оправдываться, что «во многих подозрительных случаях… поначалу не оставалось ничего другого кроме задержания и заключения под стражу»[763].

Параллельно с мобилизационными мерами германской разведки «с началом войны немедленно приступила к работе о б о р о н и т е л ь н а я р а з в е д к а [разрядка в тексте. — Е. И. Ф.]» в Австро-Венгрии: «С 1912 г. выявлялись все лица, подозреваемые в шпионаже или антигосударственных замыслах. Теперь их арестовывали, интернировали или ограничивали в местопребывании. Все враждебные иностранцы подлежали проверке, чтобы воспрепятствовать выезду пригодных к военной службе, за исключением военных врачей»[764]. От задерживаемых по спискам враждебных иностранцев отделялись российские подданные, которые работали как враги своей страны на австрийские власти в самой монархии или в нейтральных странах. Одному из первых и, наверное, самому заслуженному среди них[765], Льву Троцкому, «руководитель государственной полиции фон Гайер собственной персоной»[766] 3 августа — за три дня до объявления Австро-Венгрией войны Российской империи — посоветовал, во избежание возможных осложнений, перебраться из Австрии в Швейцарию. В тот же день Троцкий спокойно покинул Вену и обосновался в Цюрихе, где продолжал выполнять задания венского Эвиденцбюро[767]. А «всем находившимся в Швейцарии русским революционерам»[768] австрийские агенты и зарубежные представители тогда же, 3 августа, рекомендовали через Австрию тайно отправляться в Россию, что было возможно только благодаря соответствующим довоенным связям. За этим предложением скрывалось ожидание (разделяемое и разведслужбой германского ВК), что русские революционеры в своей стране на внутреннем фронте поддержат военные усилия центральных держав. Даже после того, как началась война, всем полезным для Австрии русским эмигрантам, пребывавшим в стране, разрешали, как Троцкому, беспрепятственно выехать в Россию или нейтральные страны[769].