Император, предположительно получивший известие об исходе аудиенции Сазонова в Петергофе ранним вечером 30 июля по разведывательным каналам, на следующий день объявил «состояние опасности войны» (ОВ). Тем самым он легализовал уже идущую втайне мобилизацию. За вступлением в силу «состояния опасности войны» 31 июля 1914 г. должна была — если Россия в течение 12 часов не прекратит все военные приготовления против Вены и Берлина[712] — «в течение сорока восьми часов последовать мобилизация, так чтобы 2 августа стало первым мобилизационным днем»[713]. Царю император вскоре после полудня 31 июля[714] сообщил, что теперь у него есть «достоверные известия о серьезных приготовлениях к войне» на восточной границе Германии. Ответственность за безопасность собственной страны вынуждает его «принять предварительные меры защиты». Он-де до сего момента выступал в роли посредника («продолжал действовать»), как хотел царь, невзирая на русскую частичную мобилизацию против Австрии, и в своих «усилиях сохранить всеобщий мир… дошел до возможных пределов». Поэтому «ответственность за бедствие, угрожающее всему цивилизованному миру», падет не на него. Предотвращение этого бедствия зависит от царя. Мир в Европе еще можно сохранить, если Россия согласится приостановить военные приготовления, угрожающие Германии и Австро-Венгрии. Эти слова императора в действительности являлись не более чем «риторическими» упражнениями: еще накануне (30 июля) он написал на полях полуденной телеграммы царя[715], что больше не может «заниматься посредничеством»: «Моя служба окончена! В.».

Думая о своей роли в развязывании войны, Сазонов позже изучил события 30 июля вдоль и поперек. Он пришел к убеждению, что появление в полдень газетной фальшивки «так или иначе» связано с заседанием Коронного совета, состоявшимся днем раньше[716], и преследовало цель вызвать всеобщую мобилизацию в России. Некоторые немецкие документы косвенно подтверждают его вывод. Рейхсканцлер, получив известие о полной мобилизации в России, сообщил 31 июля в 15.10 послу в Лондоне: он «не считает невозможным объяснение русской мобилизации тем, что ходившие здесь вчера абсолютно ложные и тотчас [sic] официально опровергнутые слухи о проведении мобилизации здесь были переданы в Петербург как факт»[717]. Послу в Петербурге Пурталесу он писал в телеграмме в 15.30: «Я знаю, что Свербеев вчера телеграфировал в Петербург, будто мы объявили мобилизацию…»[718] Значит, Сазонов не ошибался, полагая, что телеграмму № 142 прочли в германском Министерстве иностранных дел! Баварскому посланнику в Берлине графу Хуго Лерхенфельду ранним вечером 31 июля там сказали: «Колеса завертелись, потому что русский посол Свербеев доложил в Петербург ложное сообщение „Локаль-анцайгер“, будто Германия мобилизуется, не удостоверившись в его истинности. Полагают, что опровержения, которое он послал следом, оказалось недостаточно…»[719] Следовательно, и вторую телеграмму Свербеева с просьбой считать первую недействительной, ту самую, которую, по мнению Сазонова, намеренно задержали на несколько часов, читали в МИД! Сэр Э. Грей в 1916 г. также подтвердил, что на решение о русской мобилизации повлиял (повлияли) дезинформирующий отдельный выпуск (выпуски) газеты[720]. Даже немецкие социал-демократы признали возможное влияние газетной утки на всеобщую мобилизацию в России. Их центральный орган «Форвертс» 1 августа предупреждал читателей в статье под заголовком «Роковой час Европы»: «Никто не может знать, не потому ли Россия сочла необходимым продолжать подготовку к войне в ускоренном темпе, что „Локаль-анцайгер“ по странной оплошности ложно оповестила о германской мобилизации». Сведущий автор добавлял: «Но и мобилизация России еще не должна волновать Германию, потому что России из-за ее военной организации и обширной территории на мобилизацию нужно намного больше времени, чем Германии». С немецких социал-демократов он предусмотрительно снимал ответственность за грядущие события, «если все-таки случится самое ужасное».

Германский ультиматум России, переданный графом Пурталесом в ночь с 31 июля на 1 августа в 24.00, имел 12-часовой срок. Буквально за десять минут до 12.00 по местному времени в бюро канцлера собрались высокопоставленные чиновники в ожидании результата. И реакцией на него стало всеобщее облегчение! В Военном министерстве было то же самое: «всюду сияющие лица, рукопожатия в коридорах; поздравляют друг друга с тем, что все препятствия позади»[721]. В тот же день имперское правительство ответило на всеобщую мобилизацию в России объявлением войны Российской империи[722]. Граф Пурталес, зачитавший его в российском Министерстве иностранных дел около 19.00 по петроградскому времени, покинул ведомство Сазонова «с жалким видом»: «…в глазах его стояли слезы. Он думал, Россия даст себя запугать, и пал духом, увидев, что расчеты оказались неверными»[723].