Холод, исходящий от бабушки, пропитывал все стороны их жизни. Обстановка в доме была скудная, там гуляли сквозняки. Бабушка кормила Рэйчел перед телевизором, чтобы та, не дай бог, не начала рассказывать о том, как прошел ее день. Бабушка из года в год носила одну и ту же практичную одежду: блузку и брюки, при этом вчерашние блузка и брюки почти не отличались от сегодняшних. Бабушка не носила украшений и не смеялась. Потратить большую сумму денег означало поддаться какой-либо эмоции, а бабушка по возможности избегала эмоций. Единственным чувством, которое она себе позволяла, была злость. Бабушку злили лень Рэйчел, вопросы Рэйчел, ее веселье, ее детскость, ее нужды и то, что она была человеком и ее приходилось кормить три раза в день. Бабушка злилась, когда Рэйчел хотела играть в баскетбол, или стать чирлидершей, или пойти попробоваться на роль в школьной пьесе. Бабушка так гневалась, и ее гнев был так страшен, что Рэйчел перестала выпрашивать хотя бы подобие нормального детства и согласилась на предлагаемую замену любви – отсутствие внешних проявлений враждебности и злости.

Если бы Рэйчел хоть раз пожаловалась, бабушка не поняла бы, о чем идет речь. Она была дома каждый день, когда Рэйчел приходила из школы. Она готовила всю необходимую еду. «Ты никогда не ходила босая», – часто повторяла она. Она послала Рэйчел в частную школу, что легло тяжким грузом на ее пенсию и сбережения, даже с учетом финансовой помощи извне. Это была престижная католическая школа, несмотря на то что Рэйчел с бабушкой – еврейки. Там учились дети дипломатов из Вашингтона и прочие мажоры. Бабушка решила, что в этой школе Рэйчел получит хорошее образование и это хоть как-то компенсирует остальные неудачные обстоятельства ее жизни. Видите, бабушка не была таким уж чудовищем. Скорее, просто не умела быть человеком.

Но Рэйчел была несчастна. Она жила в Маунт-Вашингтон, где обитали евреи из среднего класса, но все ее одноклассники были из богатых гойских семей и жили в Ракстоне, Грин-Спринг-Вэлли или, без шуток, на частном острове возле Аннаполиса. После школы их забирали черные или темно-серебряные машины, за рулем которых сидели шоферы, работающие в семье с тех пор, как эти дети были младенцами. До Рэйчел долетали вести о таком богатстве, что ей открывались новые измерения привилегий, доступного и возможного. Девочки в ее классе носили такие имена, как Клэнси, Девон, Аттерли, Вестерли, Боннели, Плам, Поппи и Кэтрин. И еще одна Кэтрин, и еще одна Кэтрин, и еще одна Кэтрин, и еще одна Кэтрин, и еще одна Кэтрин. За неделю до начала рождественских каникул они уезжали кататься на лыжах в Аспен. Они ездили на сафари в Африку. Они гостили на частном острове на Фиджи, или совершали частный круиз по Нилу, или отправлялись на частную экскурсию по Галапагосам, или останавливались в частном отеле в Венеции, или жили в частном тропическом лесу в Бразилии. Они ходили на концерты, на оперы, учились французскому у приглашенного преподавателя, а потом ездили в настоящую Францию, обретая утонченность, недоступную для Рэйчел: потому что ты либо овладеваешь языком утонченности в детстве, либо всегда будешь говорить на нем с акцентом.

В седьмом классе робкая девочка по имени Кэтрин Х., у которой было не особо много друзей, спросила Рэйчел, не хочет ли та ходить на теннис. Но Рэйчел знала, что бабушку просить нельзя. Потому что оплатой уроков дело не ограничится. Понадобится форма, отвозы-привозы, поездки на турниры и тренировки и вообще тот хаос, который всегда наступает в расписании, когда в него вносят совершенно новый пункт. Рэйчел сказала, что не может, но Кэтрин никак не могла понять почему.

«Ты разве не хочешь?» – спросила она.

«Если честно, мне кажется, это скучновато», – ответила Рэйчел.

Но беда была в том, что теннис как раз не казался ей скучноватым. Он казался ей интересным занятием, притом именно таким, где можно обзавестись подружками. Подружками, которые ей нравятся, которым можно звонить, к которым можно ходить в гости, которые будут поверять ей свои секреты. Дома Рэйчел все время смотрела телевизор, чтобы в один прекрасный день, когда ей наконец представится случай, сойти за нормального человека. В одной передаче по кабельному телевидению показывали двух подружек – они иногда беседовали, расчесывая друг другу волосы или пока одна сидела на унитазе. У Рэйчел это не шло из головы – как они расчесывают друг другу волосы, как писают друг при друге. Интересно, каково это, когда твоих волос касается другой человек. Каково это – совершенно не стесняться в чужом присутствии. Судя по виду девочек из теннисной секции, было вполне вероятно, что они тоже расчесывают друг другу волосы и мочатся друг при друге. Кэтрин Х. все-таки начала ходить на теннис и подружилась с девочками, которые тоже туда ходили. Потом она поехала на лето в теннисный лагерь, выездной, где они наверняка расчесывали друг другу волосы и где наверняка в туалете даже не было двери. Однажды Кэтрин Х. позвонила оттуда. Они не были близкими подругами, но в то лето Рэйчел так скучала, что готова была и по телефону поговорить. Кэтрин Х. сказала, что у нее новый бойфренд, его зовут Трэй, и не хочет ли Рэйчел с ним поболтать? Рэйчел сказала: конечно, да. Кэтрин передала трубку бойфренду, он поговорил с Рэйчел минут пять, а потом сказал: «Мне рассказывали, что ты любишь сосать…» – и в трубке послышались раскаты хохота. Рэйчел примерно минуту соображала, что, собственно, произошло, а когда сообразила, на том конце уже отключились, и она осталась стоять столбом, разглядывая телефонную трубку в руке.

Она больше не хотела отличаться от других. В седьмом классе она начала воровать одежду в очень дорогих магазинах. Бабушка водила ее за покупками только в «Вудис» в Уайт-Марш. Это был говенный магазин, в какой одноклассники Рэйчел и ногой бы не ступили. Она самостоятельно отправилась в «Нордстром» в Коламбия-молле, взяв с собой 60 долларов, которые заработала летом, помогая по хозяйству в другой семье. Ученики ее школы носили форму: клетчатую юбку – стандартную, ее покупали в школе, – и белую рубашку на пуговицах. Рубашку можно было тоже купить в школе, но большинство девочек носили мужские рубашки от Ральфа Лорена с маленьким логотипом поло на груди. Они покупали рубашки на один размер меньше или носили их расстегнутыми, чтобы было видно очень откровенное белье на грудине. О, думала Рэйчел, если бы я могла ходить так же. Если бы только я могла выглядеть так же, как они все.

Но рубашка стоила 90 долларов. Рэйчел пошла ее примерить. Рубашка сидела на ней просто потрясающе. Рэйчел выглядела точь-в-точь как все ее одноклассницы. Она не могла уйти из магазина без этой рубашки. Она знала, что другие девочки воруют в магазинах. Они это обсуждали между собой. У них была куча денег, так что воровство казалось странным и аномальным делом. Но Рэйчел… у Рэйчел не было другого выхода. И в тот день она просто вышла из магазина с рубашкой. На рубашке не было магнитной этикетки – по меркам того магазина она была совсем дешевая. Еще Рэйчел стащила черный кружевной лифчик – пуш-ап, балконет. Женщина на упаковке трогала собственное лицо, извиваясь в экстазе, словно достаточно было надеть этот лифчик, чтобы обрести блаженство. Назавтра Рэйчел пришла в школу в новой рубашке, надев под нее новый лифчик, но не помогло. Было уже поздно. Слишком поздно. Ей уже вынесли приговор. Оставалось только выживать, дожидаясь поступления в университет, где можно будет начать с чистого листа. Так и случилось.