«Это к тому же и чрезвычайно эффективная тренировка», – сказала Рэйчел, когда они с Мириам пошли после пилатеса выпить смузи.

Мириам беспечно согласилась, а потом велела своей домоправительнице – домоправительнице! – скоординировать с ассистенткой Рэйчел еженедельные занятия пилатесом с частным тренером. Рэйчел ходила на эти занятия, как на работу. Все детские гостевания и совместные игры проходили через Мириам Ротберг. Во власти Мириам были все мероприятия по сбору пожертвований и все шансы детей Рэйчел на то, чтобы попасть в высшее общество и быть там принятыми. У Мириам и Сэма были мальчики-близнецы в классе Ханны и младший мальчик, Джек, ровесник Солли, но и вполовину не такой умный и любознательный, и с чересчур близко посаженными глазами. И все равно его жизнь сложится удачнее, чем у Солли, – благодаря родителям. У Ротбергов был и четвертый ребенок, девочка – они заполучили ее, заплатив офигиллиард долларов за расщепление спермы Сэма Ротберга так, чтобы остались только женские молекулы. Они купили себе девочку! В их власти – управлять полом ребенка!

Мириам была тонкокостная, малорослая, взбалмошная, неорганизованная и – практически единственная женщина среди всех известных Рэйчел – подлинно свободная. Ее не тяготил никакой груз. Она считала, что тащит достаточно большую ношу – свое богатство, чувство социальной ответственности, детей, которых растила целая армия прислуги. Наследники из богатых семей ничего не знают о тяжкой ноше и о выживании – даже если им кажется, что знают. А вот те, кто разбогател, никогда не забывают, каково это – жить, зная, как близка пропасть и как легко туда опять свалиться. Мириам ничего не знала о выживании; она ничего не знала о тяжкой ноше. Десятками людей, что были на зарплате у Ротбергов, управляла не она, а ее домоправительница и заведующий персоналом. Заведующий персоналом! Персонал составляли горничные, секретари и няни, которые всюду разъезжали с Ротбергами, а также экономки и смотрители в четырех дополнительных домах – ах, простите великодушно, в трех дополнительных домах и на вилле.

Все это обеспечивало Мириам свободу, так что ей оставалось только раздавать указания: какое мероприятие следует устроить в школе для зимнего сбора средств (помимо того, чтобы попросить чек у самой Мириам), что делать детям после школы (и не желает ли Ханна учиться китайскому языку у репетитора вместе с детьми Мириам, ведь обучение языку будет гораздо эффективней, если они смогут разговаривать друг с другом по-китайски на переменах) и кто должен выдвигаться на выборные должности в муниципалитете Нью-Йорка. Да, Мириам в самом деле управляла избирательными кампаниями кандидатов. Благодаря своим деньгам она могла придерживаться феминистических взглядов, хотя никогда не сталкивалась с трудностями этого мира, которым правят мужчины: Мэтты Кляйны, заниженные ожидания, настоящее или наигранное удивление людей самим фактом твоего существования, покровительственные «молодец, девочка», заявления «она тут командир» от мужа, говорящего это лишь потому, что оба прекрасно знают, кто тут командир, и это определенно не она. Мириам разве что слышала о неравенстве полов. Ей негде было его испытать на себе: она не работала. Она только занималась фитнесом и жертвовала деньги, занималась фитнесом и жертвовала деньги, занималась фитнесом и жертвовала деньги. Она спонсировала феминистические организации, реагируя на доходившие до нее отголоски слухов о патриархальном угнетении.

Но она могла себе это позволить. Она могла себе позволить выбирать интересы. Мириам Ротберг умела мыслить ясно, она читала книги, продуманно голосовала и сексуально обслуживала своего мужа, потому что именно этим занимаются богатые женщины. Деньги покупают человеку дополнительную жизнь, идущую параллельно с его настоящей жизнью; в результате все его цели каким-то образом достигаются и все кругом довольны. Неплохо, должно быть, так жить, подумала Рэйчел.

«Я не знаю, Рэйчел, как ты все успеваешь, – говорила Мириам, пока они после занятий поглощали очередной суперфуд. Роксанна и Сынди стонали, притворяясь, что это очень вкусно. – Одни дети сколько времени отнимают!»

Можно подумать, Мириам сама воспитывает своих детей. А вот Рэйчел именно что сама их воспитывает, в том-то и дело. Не все время, конечно: у нее есть Мона. Еще у нее есть Тоби, который, слава богу, на самом деле интересуется своими детьми и участвует в их жизни. Но Рэйчел занималась воспитанием детей так плотно, как Мириам и не снилось. Она созванивалась с нянькой по десять раз на дню. Она принимала все решения. Она в любую минуту знала, где находятся ее дети.

Однажды, давно, когда Солли и Джеку было по три года, Рэйчел ушла с работы, получив эсэмэску от Мириам: та предлагала отпустить нянь и самим повести мальчиков на занятия «Музыка и я». У Рэйчел было назначено собеседование с кандидатом в ее личные секретари, но она все отменила и ответила: «Хорошо!», будто ей хоть раз случалось отпускать няньку. Ей срочно нужен был новый секретарь. Но она также понимала: чтобы оставаться в орбите Мириам, нужно быть для нее доступной. Она решила, что это вложение времени будет удачной инвестицией, так как позволит ей вращаться в обществе и, кроме того, не зависеть от всех этих женщин, выпрашивая у них жалкие одолжения, так что в конце концов они начинают ее сторониться: «Ты бы не могла забрать Ханну? У меня совещание затянулось».

Так что она пошла на музыкальные занятия. Они с Мириам встретились на улице у входа и вошли на занятие вместе. И Солли, и Джек побежали им навстречу. Одинаково. Совершенно одинаково, будто их матери вкладывали одинаковое усилие в свое материнство. Одинаково, будто материнская преданность Мириам была хоть как-то сравнима с материнской преданностью Рэйчел. Будто Рэйчел не проводила бессонные ночи, разыскивая самую лучшую программу продленного дня. Будто она не проверяла магазинные чеки Моны, контролируя, что едят дети и в какие районы нянька их водит. Будто Рэйчел не приходилось делать выбор – например, ходить на фитнес только тогда, когда это помогает продвижению ее детей в обществе, и никогда не заниматься тем спортом, который ей в самом деле нравился, – бегом. И вы посмотрите: никакой разницы. Дети любят их одинаково. Она пришла в ярость. Она хлопала, стучала по барабанам и трясла погремушками, подчиняясь командам придурковатой руководительницы кружка, но думала только о том, за каким чертом всё это делает, если Джек Ротберг любит Мириам Ротберг не меньше, чем Солли любит ее. Она еще не поняла, что детская любовь – совсем как родительская: понимающая, долготерпеливая и обреченная на то, что ею злоупотребят.

Рэйчел взрастили на суровой диете молчания, унылости и обиды на жизнь в целом. Бабушка ее не любила, но это было ничего, потому что бабушка в принципе не любила. Она была холодна, но исполняла свой долг – спасибо и на этом. Бабушка считала, что долг и любовь – одно и то же, но такого не могло быть, потому что долг и любовь – две непересекающиеся линии. Совершенно другое кино, как говорится. Исполнение долга можно принять за любовь, восхищение или утешение. Долг был лишь наименьшим общим кратным того, в чем нуждалась Рэйчел; монахини в сиротском доме сделали бы для нее то же самое. Рэйчел понимала, что жизнь обошлась с бабушкой несправедливо: бабушка вырастила дочь, а теперь была вынуждена растить дочь своей дочери. Несправедливо, что собственная дочь бабушки умерла.