Конечно, на работе будет странновато. Но его отношения с Джоани будут совсем не такими, как все его прежние отношения. Он берет в партнеры равную себе женщину – она лишь немного отстает от него по времени. Не подчиненную, не медсестру, не ассистентку, заказывающую для него столики в ресторане. Нет, равную. В сущности, он сделает только то, что уже сделала Рэйчел: найдет кого-то на своем уровне, кто его ценит и не собирается переделывать. У них с Рэйчел ничего не вышло. У них ничего не выходило задолго до того, как она ушла. Когда-то они друг другу подходили, но потом перестали подходить. А теперь они взрослые, полностью сформировавшиеся личности, а значит – знают, чего хотят и в чем нуждаются. Ему нужна женщина, способная оценить то, что он делает – всю невероятность и возвышенность его дел. Джоани. Джоани! Джоани.

Ну почему у его кабинета стены стеклянные? Из-за этого нельзя подойти к ней, взять в ладони ее лицо и сказать: «Это тебя я искал столько лет».

Вместо этого он, сохраняя дистанцию, произнес:

– Джоани. Ты тогда правильно сказала, что у меня трудный период. Я знаю, что и тебе в последнее время было нелегко. Но, может быть, нам нельзя больше терять ни дня… что я хочу сказать… ты была права… я и сам не догадывался, до чего по тебе скучал…

Он наконец замолчал, потому что услышал собственные слова, и они его одновременно тронули и испугали. Да, подумал он. Это очень правильно.

Она разглядывала его примерно секунду.

– Э-э-э… нет, спасибо. – Она встала. – Но спасибо за приглашение. – Она отступила на шаг. – Я пойду проверю, как там больной, которого нас зовут консультировать, хорошо? – Она не стала дожидаться ответа.

Черт.

Он взглянул сквозь стеклянную стену кабинета и увидел, что Гильда на него пялится. Он не собирался идти на вечеринку в честь Аарона Шварца. Просто нелепо ожидать от него такого. Ему нужно отвести детей домой. Раз его наказывают за то, что он отец, он и будет отцом.

Он вошел в комнату для совещаний:

– Собирайте манатки. Мы идем домой.

– Праздновать? – спросил Солли.

– Празднование отменяется. Мы просто пойдем поедим спагетти.

– Тоби, привет, – сказал Марко на следующий день.

– Привет, – ответил Тоби.

– Ты уже видел нового начальника?

– Я с ним уже давно знаком.

– Кажется, неплохой мужик. Но не знаю, зачем им понадобилось приводить человека со стороны.

Тоби чуть не воспринял это как комплимент, но тут понял, что Марко имеет в виду себя. Ему, скорее всего, не сделали такого втыка, как Тоби, но он тоже не годился для повышения. Он был холоднее скальпеля и сексуально харассил своих клинических ординаторов, как никто другой.

Тоби пошел в палату Карен Купер. Его клинические ординаторы были уже там. Он смотрел на пациентку, чтобы не смотреть на Джоани, а точнее – не проверять, смотрит ли она на него. Он не знал, что делать: то ли извиниться перед ней, то ли просто ждать вызова в отдел кадров. Дэвид Купер держал Карен за руку, вглядываясь в ее безжизненное лицо. Ему больше не суждено увидеть, как его жена открывает глаза. Тоби смотрел на него, не в силах примирить в голове отдельные куски информации. Говнюк ли этот человек? Или он любит свою жену? Не было ли у него интрижки с подругой жены, которая помогла разрушить их брак? Может, в каждом из нас уживается куча разных людей?

Он вывел Дэвида за дверь палаты. Нехорошо обсуждать неминуемую смерть пациента в присутствии самого пациента, даже если он без сознания. Почему-то кажется, что это грубо.

– Так иногда случается, – сказал Тоби.

Можно сказать, что Дэвиду Куперу повезло. Он успел попрощаться с женой. У него была возможность постепенно свыкнуться с ее смертью. Но сам Дэвид Купер так не скажет. Он скажет, что произошла чудовищная несправедливость. Но что знают Дэвиды Куперы мира сего о справедливости? Можно подумать, они на самом деле хотят существовать в справедливой системе. Но это неважно. Мир вообще несправедлив. Сын Тоби мочится в постель, а у дочери не оказалось матери, которая, может быть, не дала бы ей влипнуть в скандал с публичным унижением. А всё потому, что эта самая мать устроила себе секс-марафон с Сэмом Ротбергом. С говнюком Сэмом Ротбергом, который по воскресеньям носит нейлоновые штаны «адидас» с тремя полосками. Который бесконечно ставит деньги на бесконечные комбинации команд, участвующих в баскетбольном чемпионате «Мартовское безумие». Это справедливо? И то, что Тоби улыбался и позволил отыметь себя во все дырки во время медиации с Рэйчел, притворяясь перед детьми, что они расходятся мирно и полюбовно, а потом, когда развод был почти завершен, она выкинула такое, что хуже этого даже быть не может, – такое, что все ее предыдущие ужасные выходки в подметки не годятся. Это справедливо? Если это справедливо, если взвесить грехи Тоби и сравнить с полученными карами, окажется, что его как-то уж очень сурово наказывают. В чем он нагрешил? В том, что старался быть преданным мужем? Очень старался? Любил жену? Приходил домой вовремя? Ожидал, что жена будет ему спутницей и помощницей – как он был ей спутником и помощником? Ну, может быть, пару раз швырял стаканы и говорил что-нибудь не то?

Боже, до чего он устал ломать голову над тем, что пошло не так, какой маневр совершила Рэйчел, чтобы от него освободиться. Она его бросила. Она была к нему жестока. Она отказала ему в любви и уважении, подорвала его самооценку. Из-за нее он съежился и превратился в человека, который сходит с ума сначала от подозрительности, а потом от печали, стоит другой женщине его ласково коснуться. Рэйчел была жестока к их детям – к их детям! Она их бросила! Она знала, что такое расти без родителей, и все-таки бросила собственных детей!

И тут он понял: да, он злится. Боже, как он зол. Рэйчел постоянно швыряла ему в лицо обвинение в гневе, а он тут же кидался это отрицать. Но теперь не мог понять почему. Почему хорошо – притворяться, что ты не злишься? Почему злиться – плохо? Почему эта самая обычная человеческая эмоция не разрешена? Да, он так зол, что у него ноги подгибаются. Он зол и больше не понимает, почему обязан прятать свою злость. Он зол, и ему хочется это прокричать в лицо Дэвиду Куперу, а потом Джоани, и Клею, и Логану, потом Бартаку, потом мне и Сету, а потом, подзарядившись энергией от этого выплеска, найти Рэйчел и обрушить весь свой гнев на нее, пока она не исчезнет с лица земли – так что удовлетворение от своей правоты будет испытывать лишь несколько секунд. Его гнев будет последним, что она увидит перед тем, как испарится. Этот гнев звучал у него в ушах, как колокол – нет, как сирена. Тоби его слышал. Отчетливо слышал. У его гнева был звук. Звук сирены.

Но нет – вой сирены доносился из палаты Карен Купер. Туда вбежала медсестра. Тоби и Дэвид последовали за ней. Произошла легочная эмболия, и сердце уже останавливалось. В палату притащили реанимационную тележку; Логан и Клей старались как могли. Через несколько минут Тоби кивнул Клею, указывая, что можно занести в карту время смерти.