непонятным. Айю скорей бы умер, чем вышел на дневной свет, убежденный в том, что это принесет несчастье Чиньяню. По той же причине он избегал смотреть на людей и говорить с ними. Но Камичиро прекрасненько себя чувствовал среди людей и не прятался от солнца. Как так?

   - Преображаясь, я будто становился другим человеком, – сказал Айю. – Мне хотелось верить в то, что скорлупки из самоцветов защищают людей от моего взгляда, а если я покрою кожу слоем мази, то солнце меня не увидит… И еще…

   И ещё он убедил себя: если все удастся с приблудами и он действительно сделает Чиньянь великим, это если не отменит, то искупит и ослабит тот вред, который он наносил стране самим своим существованием.

   - Если я буду умелым, могущественным, уважаемым правителем, а наши приблуды станут лучшими во всем мире и принесут нам богатство, влияние и почет… Если я добьюсь всего этого и сумею сделать страну благополучной, сильной, счастливой, то проклятие как бы не считается… Понимаешь?..

   Мать позвала нас за стол. По пути Айю остановился у стенки, где я прикрепила рисунки Веточки. На дамозельку он краем рта улыбнулся. Долго смотрел на тот, где изображался наш блинный пир, и наконец сказал:

   - Тогда-то ты мне и понравилась.

   - Вот те на. А как насчет Айю?

   Камичиро улыбнулся и кивнул:

   - Верно. Значит, ты понравилась мне целых два раза.

   Он выжидательно посмотрел на меня, видимо, желая услышать, когда он понравился мне, но мать еще раз нас окликнула, и я поспешила за стол. Оно, конечно, все хорошо, но он теперь человек несвободный. А у нас не Чиньянь, где можно жен иметь целую толпу. Как ни больно было мне находиться рядом и понимать, что он никогда не будет моим, как сильно я его ни любила, а делать вид, будто Ферфетки на свете не существует, я не могла.

   С родителями не всегда гладко, порой такое отчебучат – потом год за них красней. Но мне с моими повезло: с Камичиро они обращались так, будто он не император, а самый обычный парень – уважительно и приветливо, но без подобострастия. Он тоже вел себя наиприличнейшим образом: в основном помалкивал, первый со старшими не заговаривал, отвечал кратко и почтительно. Вопросы задавал в основном отец: он говорил, я переводила. Про свое заточение я родителям не рассказывала, чтобы не волновать, так что ужин получился мирный.

   После еды я помогла убрать со стола и пошла проводить Камичиро до саней, которые прислали за ним из Осколкова. На небе вызвездило, хрусткий морозец прихватил подтаявший за день снег. За воротцами позвякивали уздечки, всхрапывали кони, возле саней притоптывал, чтобы согреться, почти невидимый в темноте возница. Я, радуясь, что ночь скрывает мое лицо, как можно безразличнее спросила:

   - Как там Ферфетка?

   - Не знаю, – ответил Айю. – Надеюсь, хорошо.

   - Я… - у меня перехватило горло, я на мгновение умолкла, чтобы с собой справиться. – Я… желаю вам двоим большого счастья, ваше величество. Спасибо, что навестили нас. Доброй ночи.

   Поклонившись, я повернулась, чтобы уйти, но Камичиро поймал меня за руку.

   - Ты куда?

   - Домой. Холодно.

   - Ты ещё не сказала, когда я тебе понравился, – заявил он.

   - И не скажу! – я тщетно пыталась вырваться. – Ферфетка, конечно, та ещё гадина, но и я не совсем пропащая, чтоб с женатым человеком такие разговоры вести.

   - А как ты думаешь, я себя чувствовал, когда понял, что ты врала мне все время?! Тебе не кажется, что я имею право знать?

   - Ладно, – сказала я. – Отпустите, скажу.

   Камичиро разжал пальцы и выжидательно на меня уставился. Я глубоко вздохнула и смахнула слезы, выступившие на глаза.

   - Честно? Я и сама не знаю. Я ведь была уверена, что ненавижу императора. Должна была ненавидеть его. Каково мне было… Каково мне было, зная, что я люблю Айю, в то же время понимать, что меня тянет к вам… с каждым днем все сильнее и сильнее. Можно ли любить двоих? Легко ли себе в этом признаться? А я неделями с этим жила! Вы мне тоже ещё как врали, ваше величество!

   Последние слова я только что не выкрикнула, и предательские слезы снова выступили на глаза. Я шмыгнула и утерла нос рукавицей. Айю рывком привлек меня к себе, обнял и прошептал:

   - Прости.

   - Отпустите меня, – вяло сопротивляясь, пробормотала я. – С Ферфеткой своей обнимайтесь.

   Камичиро отодвинулся, взял меня за плечи и посмотрел сверху вниз:

   - Ты забыла? Ведь ты кое-что мне должна.

   - Что еще?

   - Ну как же. Поцелуй за спасение.

   И, не успела я опомниться, он наклонился и поцеловал меня. Пискнув от неожиданности, я принялась было упираться, но Айю не отпускал меня – а я так истосковалась по нему, и поцелуй был такой сладкий… А, ну и ладно, хоть капельку счастья, чтоб уж запомнить на всю жизнь. Я закрыла глаза.

   Сколько времени мы целовались, не знаю: вечность, которая пролетела в один миг. Должна признать, получалось у него знатно – небось, на наложницах настропалился, уколола меня ревнивая мысль.

   - Больше этого не будет, – когда мы наконец оторвались друг от друга, после долгого молчания сказала я. - Я счастлива видеть вас, ваше величество. И я бы все отдала, чтобы быть с вами, но…

   - Я не женат, – перебил он.

   - …но у вас есть супруга, и… Что?

   - Я отменил свадьбу, - повторил Айю. - Ферфетта уехала почти сразу вслед за тобой.

   Я чуточку постояла, некой своей частью отстраненно наблюдая, как во мне медленно, но верно растет и клокочет гнев. Он поднимался, поднимался и наконец…

   - Вот ведь рожа твоя бесстыжая!

   Размахнувшись, я вознамерилась залепить императору оплеуху, но он со смехом увернулся.

   - Прости. Пожалуйста, прости.

   - Вот ведь гад! Как можно было так меня обмануть! – бушевала я, не оставляя попыток ему врезать.

   Айю ловко перехватил мои руки и крепко обнял. Я продолжала возмущаться и бухтеть, однако вырывалась уже с меньшим пылом. Одно слово, изверг. Но до чего ж в его объятиях тепло.