мушек-поглядушек: запусти в покои врага, узнай все его тайны и крути им, как вздумается.

   Конечно, пока у них не все работало так, как надо, почему Камичиро и таился. Но со временем… со временем…

   Да. Придет время – и он завоюет весь белый свет.

   Походив по разным покоям, мы вернулись в первую комнату – ту, в которую вышли из подземного хода. Камичиро разрешил мне погулять-поглазеть, а сам подошел к одной из девок. Склонился над ее столом, и они заговорили на чиньяньском – она показывала ему что-то там из своей работы и тараторила, а он ей время от времени коротко отвечал.

   Я принялась обходить столы один за другим, рассматривая приблудное барахло. Явор с ребятами показывали мне рисунки шлема – и целиком, и в разобранном виде, заставили запомнить, как выглядит каждая, самая мелкая часть, так, чтобы я сразу ее узнала. Мне не обязательно было красть шлем целиком – все понимали, как это трудно. Но меня научили, как испортить главные части так, чтобы все вместе уже не работало.

   В прежних помещениях ничего похожего я не увидела, но это было самое большое, и здесь над разными приблудами шла работа – может быть, здесь найду?..

   Император засмеялся над чем-то, что сказала девица, и во мне вспыхнули обида и ревность: мне он улыбался-то едва-едва. Я заставила себя сосредоточиться и пошла по второму кругу, тщательно осматривая один стол за другим, одну вещь за другой, невольно задерживая на некоторых внимание, настолько они были чудны́е и вообще не пойми для чего нужные.

   - Не трудись, его тут нет, - сказал Камичиро.

   Он произнес это настолько между делом, что я, поглощенная поисками, даже не поняла сразу, что он перешел на чужедольний и обращался ко мне.

   Но тут же до меня дошло – и я застыла. Спокойно, Малинка, одернула я себя, и откликнулась ему в тон:

   - Чего нет?

    - Шлема, разумеется. Того самого, за которым ты явилась в Чиньянь.

   Ну, все.

   Я медленно обернулась. Император взирал на меня с небесной безмятежностью.

   Что, по его мнению, я должна была сказать?..

   - Я же говорил: от меня не укроется ничего из происходящего во дворце, – заметил Камичиро, присев на край стола. – Правда, что ли, меня провести решила?

   Я по-прежнему безмолвствовала.

   - Не разочаровывай меня, прошу, – сказал император. — Ну же, поведай, как сильно ты меня любишь. Поклянись, что это чудовищная ошибка и что ты знать не знаешь ни про какой шлем, а про Осколково слыхом не слыхивала.

   Он держался непринужденнее некуда, но мне почудилось глубоко скрытое напряжение. Неужели ему и впрямь…

   - Может, и поведаю, - сказала я.

   - А с чудищем сбежать собиралась тоже от сильной ко мне любви? – осведомился Камичиро.

   Нет. Нет-нет-нет-нет-нет….

   - С каким ещё чудищем? – непослушными губами прошептала я.

   - С проклятым. С укушенным демоном. К которому ты, что ни ночь, шастала в запретную рощу.

   Я помертвела. Айю…

   - Что ты с ним сделал?!

   Камичиро не отвечал.

   - Что ты с ним сделал, чудовище?!

   Только бы он не поймал его, только бы не…

   - Что ты сделал? Убил его? Ты, душегуб!

   - Скажем так, – произнес император. – Его больше нет. Ты никогда его больше не увидишь.

   Нет. Нет. Не может быть. Айю… Слезы потекли по моему лицу.

   - Да я сама убью тебя за это! Изверг! Убийца! Гад! Тебя самого убить мало!

   Я бросилась к нему, намереваясь растерзать, но он увернулся и ловко толкнул меня на ближайшее сиденье.

   - Если он тебе так дорог, нечего было его подставлять, – сказал Камичиро, оставаясь нечувствительным к моим рыданиям. – Его схватили недалеко от черного хода, в лесу. Ведь это из-за тебя он туда вылез? В запретную рощу никто бы к нему не сунулся. Никто не хочет навлекать на себя проклятие, нарушая запреты. Но тебе-то, храбрая Малинка из Белолесья, все нипочем.

   Он пошел туда, но зачем… Ведь мы договаривались, что увидимся перед рассветом. Мне и в голову не могло прийти, что он решит пойти туда в другое время, без меня. Видно, он решил разведать, что да как… Ох, Айю…

   - Зверь, душегуб, – рыдала я. – Ненавижу тебя. С самого начала тебя ненавидела. Умереть тебе мало, гадина. Хоть бы дал попрощаться с ним.

   - Еще чего не хватало. Он проклятый.

   - Чтоб ты сдох, – прошипела я. - Сам ты проклятый.

   - Ну, хватит, – сказал император и бросил мне платок. - Утрись. Мы ещё не закончили.

   Он провел пальцем по обручью. Из соседней комнаты раздались сердитые крики, возня, и к нам ввалились Замочек и Веточка. Они волокли под локти Зухру, которая брыкалась, упиралась и вопила изо всех сил – хотя под платками, закрывающими лицо, рот у нее был завязан, поэтому что именно она верещит, разобрать было нельзя.

   - А она-то в чем виновата? - сквозь слезы воскликнула я. - Почто девку мучаете? Что происходит?! Теншин!..

   Переводя глаза с Веточки на Замочка и обратно, я искала на их лицах хоть какие-то признаки поддержки и сочувствия. Тщетно: оба делали вид, что не знают меня.

   - То есть ты хочешь сказать, что впервые ее видишь, - уточнил Камичиро.

   - Ничего не хочу, ничего не впервые! Что вы из меня дуру делаете? Это ж Зухра! Отпустите ее, при чем тут она-то!

   Зухра истошно орала нечленораздельное и отчаянно пучила глаза.

   - Любопытно, – сказал Камичиро. – Зухра, открой личико.

   Замочек дернул за платок, и передо мной предстал… Я схватилась за сердце и вынуждена была опереться о стол, чтобы не упасть.

   - Некрута!

   Тот забился ещё сильнее.

   - А он поумнее тебя, – сказал Камичиро, не обращая внимания на Некрутины завывания. – Ошивался тут какое-то время в лесах. Сумел подобраться поближе к горе и даже кое-что, ему не положенное, увидеть. Конечно, к тому времени переоделся, но мы решили не лишать его радости вновь перевоплотиться в прекрасную Зухру. Она нам всем так полюбилась.

   - Некрута… - шепотом повторила я. Это