…Мы вышли в открытое море – вокруг, куда ни кинь глаз, одна вода. Я нашла на палубе укромный уголок и развернула сверток, что теншин дал мне.

   Там было два рисунка. Первый изображал дамозельку с кудряшками, разряженную в пух и прах. Она была хорошенькая, нарядная, улыбалась – но в глазах таилась усталость. Она была грустна и несчастлива, хоть и принимала изо всех сил задорный вид.

   На втором рисунке за большим кухонным столом сидела толпа чиньяньских парней в богатых одеждах. Перед ними громоздилась стопка блинов с пылу с жару – они хватали их, обжигаясь, нахваливали и просили еще. С ними была девка – в простой рубахе, с растрепанными косами, она не могла похвастаться кукольной красой той, другой, но ее лицо сияло весельем, как и лица всех тех, кто окружал ее.

   Пока я разглядывала рисунки Веточки, странное чувство охватило меня. Будто бы у меня в руках было что-то нежное, неуловимое, драгоценное – но я не сознавала, что у меня это есть, а потом упустила, не успев понять как.

   Плыли мы долго – много, много дней. Глядя на бескрайнее море, я все думала и думала о невестиных испытаниях, о шлеме, об императоре, о девяти пропавших невестах, о словах, что сказал на причале Веточка, о том, что я говорила и делала – обо всем, что произошло.

   И раз за разом задавала себе вопрос: что, если с самого начала, вместо того, чтобы лгать и притворяться, я бы нашла в себе смелость просто спросить?..

***

Прибыв в Чужедолье, мы ненадолго задержались в Варенце, поесть плоских пирогов и послушать поющих лодочников. Заглянули в Беллентарию и попали как раз на Барбарину свадьбу. Она ужасно обрадовалась и обещала непременно как-нибудь заехать в гости к нам.

   В Белолесье мы прибыли с первым снегом. Березы зябко качали голыми ветвями. Кружили белые мухи, укрывая первым покровом промёрзлую землю. Я вошла в теплую избу, вдохнула родные запахи – и утонула в добрых материнских объятьях.

   Рассказов о наших с Некрутой приключениях хватило на все зимние посиделки. Он красноречием не отличался и вообще предпочитал отмалчиваться о том, как наряжался девкой, но я (в отместку за то, что он мне не открылся) не отказала себе в удовольствии в самых сочных красках расписать его пребывание в образе зель-хаттунской прелестницы. Очень скоро Некруту в Осколкове стали кликать не иначе как Зухра – так к нему прозвище и прицепилось.

   Ну и, конечно, девки с раскрытым ртом слушали о моих похождениях в Золотом дворце. Вечер за вечером я повествовала о том, что мне довелось пережить, в лицах представляя соперниц-невест и семерых императоров. И чем больше рассказывала, тем ясней понимала: с тех пор, как тем давним утром выехала за околицу, за несколько недель я прожила целую жизнь. Я изменилась куда сильнее, чем мне казалось, и больше никогда не буду прежней.

   Но о своих чувствах к Камичиро я умолчала – как не сказала ни слова и об Айю. То, что волновало мое сердце, принадлежало лишь мне, и лишь об этом я размышляла долгими морозными ночами.

   После того, как о нашей поездке было вдоль и поперек говорено-переговорено, интерес к ней стал понемногу утихать. Жизнь вернулась в свою колею, и всем – даже нам с Некрутой – Лихоморье, Крайсветная империя Чиньянь и ее император стали казаться чем-то сказочным и далеким.

   Но ненадолго: ибо призрак владычества чиньяньского, которого так боялись осколковские, показался и разинул зубастую пасть.

   Первым звоночком стало поведение двуреченских торговцев, которые, появившись в Белолесье, не заглянули, по обыкновению, в Осколково, чтобы приобрести очередные путеводные колобки и считающие коробочки, а преспокойно себе шатались по княжескому городу, занимаясь другими делами. Белогур пошел к ним и напрямки спросил: почему так? Смущенно помявшись, купцы нехотя предъявили замену: приблуды со знаком жемчужины. Они не изнашиваются, не ломаются, действуют гораздо точнее, да и смотрятся красивее, а стоят дешевле осколковских и серпентиновых.

   И это было не все. Дальше – больше: как ни таились наши местные богачи, а скоро стало известно, что чуть не в каждом зажиточном доме поселилась по меньшей мере одна чиньяньская приблуда. Девки с ума сходили по их запоминающим зеркалам, которые из каждой умели сделать писаную красавицу. Каждый богач оснастил свой терем бдительным глазком, который узнавал своих и предупреждал о вторжении ворога. Говорящие игрушечные воины, которые могли драться между собой и которых можно было наряжать в разные доспехи, стали пределом мечтаний всей ребятни.

   Князь рвал и метал, ругая осколковских на чем свет стоит, но что они могли поделать? Они и так трудились как могли. И сколь бы раньше ни шептались об угрозе с востока, никто, как оказалось, и предположить не мог, на что на самом деле способен император чиньяньский.

   Все это дало осколковским неиссякаемый источник тем для разговора. На посиделках они собирались кучкой в уголку и могли до утра обсуждать черные дела крайсветного императора, честя его на чем свет стоит и состязаясь в том, кто сумеет выставить Камичиро большим злодеем. Не зная устали, молодцы изощрялись в красочных описаниях ужасов, которые нас всех по его вине ждут.

   Мне все это не больно-то нравилось, однако считая, что мое дело сторона, я предпочитала помалкивать. Но однажды (тогда была сильно не в духе: не выспалась, палец порезала, с матерью на ровном месте поругалась – словом, день не задался) мое терпение лопнуло.

   - На себя посмотрите, умники, – втыкая иголку в канву так яростно, будто сражалась с невидимым врагом, сказала я.

   Воцарилась тишина. Осколковские все как один обернулись и воззрились на меня так, будто у меня рога выросли.

   - Работали бы лучше, вместо того, чтоб языками чесать. Глядишь, и ваши приблуды купцы покупали.

   - Ты это чего, Малинка? - осторожно спросил Явор.

   - А ничего. Стыдоба. От зависти скоро ссохнетесь. Камичиро пашет побольше вашего, вот ему удача и идет. А вы только и умеете, что лясы точить да грязью поливать тех, кто вас умнее. Вот и поделом.

   - Белены объелась?! – взвился Снегирек. – За вора, лиходея вступаешься?

   - Никакой он не лиходей, – откусывая нитку, объяснила я. - Что же до вора, так в приблудном деле дружбы нету, всяк сам за себя. А то