хотел император? Теперь я ясно понимала это и, оглядываясь назад, видела, где нужно было искать ответ.

   Все, кто отвечал мне на этот вопрос, были правы, в том числе и я сама. Я только не додумала до конца и не догадалась все сопоставить.

   «Подумай, почему он выбрал Ферфетту», – сказал Веточка. «Император верит в сердечную склонность», – сказал Со Фу. Но, веривший в свое проклятье и отчаянно боявшийся кому-то навредить, Камичиро искал среди нас ту, которую жаль ему будет всего меньше. Расчетливую, с холодным сердцем, желавшую лишь власти и почестей. Вот почему он выбрал не ту, от взгляда которой быстрее забьется сердце, а ту, которая понравится меньше всех.

   «Однажды император убьет меня», - сказал Айю, страшившийся смерти, как любое существо на земле, но считавший, что должен сам себя и убить. Он разрывался между желанием жить и стать достойным правителем – и вечно преследующей его мыслью о том, что ему не место в этом мире.

   И оба они – и император, а Айю – хотели одного, того же, что и все на свете: чтобы их любили такими, какие они есть. Но Камичиро раз за разом разочаровывался в каждой, что приходила к нему, а Айю считал, что не имеет права быть любимым, ведь проклятье ляжет на ту, что будет рядом с ним.

   - Что же изменилось? – спросила я.

   Айю усмехнулся.

   - Одной девице из Белолесья удалось меня переубедить.

   Я все никак не могла привыкнуть к нему в императорском наряде, притом в собственном облике: Айю же вечно в черном ходил.

   - Как же ты преображался? В жизни ж не догадаешься!

   Он фыркнул.

   - Когда Брунгильда про покупные волосы ляпнула, я уж решил, что спалился.

   - А, точно! – вскрикнула я. – Накладные!

   Он закивал, и мы принялись хохотать. Задорка к нам присоединился, хотя не понял, конечно, ни слова. Я утерла слезы.

   - А глаза?

   - Прозрачные стекляшки вставные… ну, как скорлупки. У нас есть мастера, из самоцветов делают. Глаза только от них болят.

   Про цвет кожи я и сама догадалась: то же средство, что дали мне, когда я стала Ли Сан. Только зачем? Я сказала Камичиро: ты ведь и белый хорошенький. Он покачал головой:

   - У нас белая кожа у мужчины считается недостатком. Мужчина – воин, много времени проводит на воздухе. Император не может быть белокожим, как девушка.

   - А рыжиком почему?

   - У нас быть рыжим – добрая примета.

   Айю рассказал, как все случилось, мне же представилось это так.

   Ночь, Чиньянь, много лет назад.

   - Как же так, ваше величество, как же так, - причитает Со Фу. - Ведь сами знаете, закон…

   - Мой сын будет жить, - отрезает император. – Я уже потерял жену и не переживу потерю сына. Он останется жить и станет императором.

   - Но как же, ваше величество… Увидят же люди, что младенчик-то малахольный…

   - Не увидят, – твердо ответствует царь. – Мы его спрячем.

   - А слухи пойдут.

   - Не пойдут. Прежде был обычай: до трех лет не показывать никому наследника, чтоб не сглазили. Напомним, вернем.

   Проходит три года. Ночь. Старый император и Со Фу сидят друг напротив друга и чешут седые бороды.

   - Показать мальчонку надо бы, – указывает советник. – А то уж люди шепчутся, будто наследник больной, нехороший.

   Император вздыхает.

   - Уж давно показали бы. Но у него ж от этой мази все чешется. Не переносит он ее. Каждый вечер, как смоет, все тело огнем горит. Спать не может, криком кричит. Чего только ни пробовали. Ни одно лекарство не помогает.

   - А состав поменять?

   - Сколько раз!.. Но самый-то главный корешок, который цвет дает, не заменишь. А болит от него.

   - Да… - унывает Со Фу, но тут же приободряется: - А что, если…

   - Да?..

   - Ваша супруга (пусть она утешится на небесах!) почему зачала в столь преклонном возрасте? Воды озера чудотворные! Что ни день плавала. И наследника родила, и сохранила молодость и красу. Что, если Камичиро в озере искупать?

   Попробовали. И вправду – зуда и красных пятен как не бывало, мальчонка здоровенький и хорошенький.

   - Вот пусть каждый день и купается, - радуется Со Фу.

   - Увидят, – печально качает головой император. – Один раз удалось, но все время…

   - А мы рощу запретной объявим, – деловито говорит советник. – Чтоб никто к ней не смел приблизиться. Кто ступит на эту землю, тому проклятье. Не посмеют, зуб даю. А вон там, – показывает Со Фу, – и пещерка славная имеется. Из дворца не видна. Пусть наследник там отдыхает. Легко ли это, личину носить изо дня в день.

   Император радостно трет руки: все решилось. Красавца из мальчонки сделаем. Рыженького, как в старинных сказаниях о волшебных воинах, смугленького, зеленоглазенького… Только вот…

   - Брови, ресницы, – упавшим голосом говорит император. - С ними-то что? Даже если власы накладные, каждый поймет, при одном только взгляде…

   А у Со Фу и на это есть ответ.

   - Краска, - твердо говорит он. – Вспомните картины эпохи Кинь, ваше величество, и моду, что царила при тогдашнем дворе.

   - Ты думаешь…

   - Мы ее вернем. Прежде, чем представим людям принца. Тогда его накрашенные ресницы и брови будут лишь следованием моде, и только.

   Так, шаг за шагом, император и Со Фу сделали все, чтобы ни одна мелочь, касавшаяся наследника, ни у кого не вызвала подозрений. С самого детства Камичиро привык наносить на все тело мазь, делавшую темнее кожу, надевать стеклянные скорлупки, меняющие цвет глаз, красить брови и ресницы.

   «Укушенные демоном» рождались слабее других детей, и Камичиро приходилось заниматься в два раза усерднее, чем остальным, чтобы стать ловким и сильным. Каждое утро ему приходилось преображаться до неузнаваемости, чтобы ни единой мелочью не выдать себя.

   И лишь с наступлением темноты, в своем убежище на берегу озера, о котором никто не знал, где никто не бывал, он вновь мог становиться собою. А целебные воды, смывая едкую мазь, успокаивали и лечили кожу.

   Одно мне оставалось