Эдуард широким шагом вышел из зала; его собаки и егеря последовали за ним.

– Но вы хотя бы подумаете над этим? – Нед, злой не меньше своего отца, тоже пошел за ним.

– Я не передумаю.

– Я тоже.

Итак, тупик.

* * *

Конфликт оставался в тлеющем состоянии, никто из двух царственных мужчин не хотел уступать; зерно раздора проросло уже в полной мере, и придворные, обитавшие в перенаселенных коридорах небольшой королевской резиденции в Хейверинге, были хорошо осведомлены о ходе событий. Я ловила на себе самые разные взгляды. Некоторые из них были осуждающими. Другие – злорадными. Третьи – просто оценивающими. Вокруг бродили сплетни, а моя репутация в очередной раз втаптывалась в грязь раскинувшегося за стенами дома леса.

– Я просто восхищаюсь тобой, сестра, – сказала мне Изабелла, и это был единственный ее комментарий. – Хотелось надеяться, что и я посмела бы устроить такое.

Она оставалась моей подругой. Причем не спрашивала меня, люблю я ее брата или же это было для меня просто возможностью удовлетворить свои политические амбиции.

Между тем король и наследник престола оставались на ножах: они были подчеркнуто корректны и вежливы друг с другом, но и только. Филиппу одолевало беспокойство из-за сложившейся ситуации, но была и еще какая-то забота, которая оставляла след в виде напряженных морщин на ее лбу. Впервые в моей жизни королева не хотела со мной разговаривать, и это было больно. Дело не двигалось с места, и вопрос о нашем браке повис в состоянии странной неопределенности.

Возвратившись в Вестминстер – и то только потому, что на этом настоял король, – я не получила долгожданной передышки, потому что мой новый дворянский титул, к сожалению, стал предметом горячих обсуждений на улицах столицы. Я уже устала делать вид, что ничего не слышу, да и не смогла притвориться, когда ехала рядом с Филиппой верхом из Вестминстера в Тауэр. Противный гнусавый голос из толпы, всегда собиравшейся на улицах, когда проезжал королевский кортеж, выкрикнул слева от меня:

– А вот едет Шлюха Кентская! Как поживаете в этот чудесный денек, миледи?

Я позволила своему взгляду скользнуть по скопищу людей, пока он не остановился на хитрой физиономии мужчины, который крикнул эту гадость. Хотя, может быть, то был и не он. Это не имело значения. Если уж мне приходится сталкиваться лицом к лицу с такой мерзостью, я готова была сделать это со всем апломбом, свойственным Плантагенетам.

– Тогда уж Прекрасная Шлюха Кентская, если вам будет угодно, – ответила я с обаятельной улыбкой.

Это вызвало взрыв грубого хохота и всеобщего веселья.

– Леди, а принцу нравится, что вы согреваете ему постель так же, как и многие другие постели, как говорят в народе?

– Пока что он не жаловался.

Наступила короткая пауза, во время которой Филиппа со всем своим царственным достоинством сдержалась от того, чтобы схватить меня за руку.

– А он оценил ваши старания, миледи?

– Принц оценивает это очень высоко. И если бы он вдруг в ваших словах, сэр, услышал отсутствие уважения, то ваша голова уже болталась бы на кончике его копья!

Все веселье разом улеглось. Филиппа только прищелкнула языком, а я приободрилась. Мне не заткнуть им рты, но простой люд и наши домочадцы усвоили, что следует быть более осмотрительными и опасаться моего острого языка. А еще мне понравилось, что смех в мой адрес, прозвучавший в конце, был уже одобрительным.

Таким образом, мы с Недом погрузились в обычную рутину, вынужденные заниматься повседневными делами королевского двора. У нас были отдельные комнаты, да и днем мы проводили время порознь.

– Я снова чувствую себя мальчишкой, за каждым шагом которого следят слуги, а потом докладывают все моему отцу. – Нед был раздражен. – Мы спокойно можем вернуться в Кеннингтон к нашему семейному счастью.

– За исключением того, что теперь мы все равно будем находиться в мрачной атмосфере королевской немилости.

– Я должен верить, что отец смягчится, когда устанет рычать на меня. А мы с тобой тем временем будем выхватывать какие-то случайные поцелуи где-то за шторами.

– Выходит, я все-таки добьюсь от тебя настоящего ухаживания.

– Давай быстренько! – Он вырвал свой поцелуй, и раздражение вроде бы ушло.

Но ненадолго.

Нам не разрешалось сидеть рядом за столом, и меня попросили садиться среди женщин Филиппы; я не видела в этом никаких проблем, за исключением того, что все обращали внимание на подчеркнутое неодобрение Эдуарда. О чем Нед говорил со своим отцом, когда они уезжали на охоту, я не знала. А посреди всего этого семейного разлада была Филиппа, несчастная и не находившая себе места.

– Иди посиди со мной.

Отослав своих женщин в дальний конец комнаты на верхнем этаже, где мы проводили холодные дни Великого поста, она жестом позвала меня к себе. Поэтому я взяла книгу, которую внимательно рассматривала в тот момент, и опустилась на подушку возле камина у ее ног, испытывая облегчение, оттого что она немного оттаяла и захотела поговорить со мной. Мне показалось, что она хочет сделать это с глазу на глаз.

– Мне очень жаль, миледи, что вы в плохом настроении. Хотите, я вам почитаю?

– Нет, не хочу. А что, это так заметно? Впрочем, ничего удивительного, принимая во внимание нынешнее положение вещей. – Она раздраженно теребила алтарное покрывало у себя на коленях, которое вышивала, но работа у нее явно не клеилась. – Эдуард занимается приготовлениями к празднику. Мы все должны быть одеты птицами – фазанами, я полагаю. А я совершенно не в настроении для веселья.

Вблизи было видно, что волос у нее под вуалью с золотой лентой стало значительно меньше, а кожа лица казалась чуть ли не серой; я подумала, что выглядит она практически изможденной. Хорошо, по крайней мере, что у нее также не было настроения сразу привлекать меня к этому празднику.

– Я всегда называла тебя дочерью. А теперь это становится вполне законным. Или почти законным. Ох, Джоанна! Ну почему тебе обязательно нужно все устраивать таким образом? Неужели ты с первого раза не усвоила, что путь этот ведет только к сердечным страданиям и распрям? – Своими дрожащими пальцами она развернула мое лицо к свету. – Думаю, мой сын всегда испытывал к тебе слабость. Да и какой бы юноша не восхищался столь прекрасной девушкой, которая росла с ним с самого детства? Но любишь ли ты его?

И пока я была вынуждена приводить себя в эмоциональное состояние, которое, с одной стороны, удовлетворило бы ее, а с другой – сохраняло хотя бы видимость искренности, Филиппа продолжала:

– По слухам, которые распространяют мои глупые прислужницы, вы с ним больше чем друзья детства и вас останавливали от пылких признаний в любви лишь близкое кровное родство и благородное достоинство. Однако сейчас вы решили улучить момент, чтобы воспользоваться удобным случаем и узаконить свою любовь. Это правда?