Словом, новый год начался как нельзя хуже. Настроение былоподавленное. Что касается тети, то, к Петиному удивлению, она не только невыражала никакого уныния или беспокойства, а, наоборот, всем своим видомпоказывала, что все идет превосходно. На ее лице прочно установилось боевоевыражение непреклонной решимости во что бы то ни стало спасти семью от гибели.

План спасения заключался в том, чтобы давать вкусные,питательные и дешевые домашние обеды для интеллигентных тружеников, что, порасчетам тети, должно было если не дать денежной прибыли, то, во всяком случае,избавить семью от расходов на собственное питание. Для того чтобы квартира тоженичего не стоила, тетя решила сама переселиться в столовую, кухарку переселитьв кухню, а освободившиеся таким образом две комнаты отдавать внаймы с полнымпансионом все тем же воображаемым интеллигентным труженикам.

Отец болезненно поморщился при одной лишь мысли, что его домсобираются «превратить в кухмистерскую», но делать было нечего, и он махнул навсе рукой:

– Поступайте, как знаете.

И тетя развила бурную деятельность. На окнах отдающихсякомнат были наклеены билетики, хорошо видные с улицы. У ворот прибили фанернуюдощечку: «Домашние обеды», весьма художественно исполненную Петей маслянымикрасками с изображением дымящегося супника и упоминанием одинокихинтеллигентных тружеников. По мысли тети, все это должно было придать ихкоммерческому предприятию некий общественно-политический, даже оппозиционныйоттенок. Начали закупать кухонную посуду, а также делать запасы самой лучшей исамой свежей провизии. Дуняше сшили новое ситцевое платье и белоснежный фартук.

Большую часть времени тетя посвящала изучению повареннойкниги Молоховец, этой библии каждого зажиточного семейного дома. Она выписывалав особую тетрадь наиболее необходимые рецепты и сочиняла разнообразные менювкусные и здоровые.

Никогда еще семейство Бачей не питалось так хорошо – даже,можно сказать, празднично. За месяц все заметно потолстели, в том числе иВасилий Петрович, что находилось в странном противоречии с его положениемчеловека, гонимого правительством.

Все бы шло хорошо, даже блестяще, если бы не отсутствиепосетителей. Можно было подумать, что интеллигентные труженики нарочносговорились не обедать. Правда, в первые дни наблюдалось некоторое оживление.

Пришли два прилично одетых бородатых господина с впалымищеками и недоброжелательными глазами фанатиков, узнали, что вегетарианских блюдне имеется, и сердито ушли, не попрощавшись.

Затем как-то с черного хода зашел разбитной денщик – солдатМодлинского полка в бескозырке – и попросил налить в судки две порции щей длясвоего офицера. Тетя объяснила, что щей нет, а есть суп-прентаньер. Денщиксказал, что это все равно, лишь бы при этом было вволю ситника, так как егоблагородие проигрались в стуколку и уже второй день сидят на квартирепростудимши и не емши горячего. Тетя отпустила в долг две порциисупа-прентаньер с большим количеством хлеба, и денщик, проворно перебираятолстыми, короткими ногами в сбитых сапогах, сбежал с лестницы, оставив в кухнегустой запах пехотной казармы. Через два дня он явился снова и на этот раз унесв судках две порции бульона с пирожками, тоже в долг, обещав заплатить деньги,как только его благородие отыграется; но, по всей вероятности, его благородиетак и не отыгралось, потому что посещения денщика навсегда прекратились.

Больше обедать не приходил никто.

Что касается сдачи внаем двух комнат, то и тут дело обстоялоне лучше. В первый же день, как только наклеили на окна билетики, комнатыпришли нанимать молодожены: он – молодой военный врач, во всем совершенноновеньком и сияющем, она – пухлая блондиночка в ротонде на беличьем меху, вкокетливом капоре, с муфточкой на шнурке, ямочками на щеках и родинкой надротиком, круглым, как черешня. Они оба до такой степени дышали счастьем, такнестерпимо блестели на их безымянных пальцах новенькие обручальные кольцадевяносто шестой пробы, от них так благоухало цветочным мылом, кольдкремом,бриолином, вежеталем, духами Брокар и еще чем-то, – как показалось Пете,«новобрачным», – что квартира Бачей, с ее старыми обоями и дурно натертымиполами, сразу же показалась маленькой, бедной и темной.

Пока молодожены осматривали комнаты, муж все время крепкодержал жену под руку, как будто боялся, что она от него куда-нибудь убежит, ажена, прижимаясь к нему, с ужасом озиралась вокруг и громко восклицала, почтипела:

– Мивый, это же савай! Это же настоящий савай! Здесь воняеткуфней! Нет, нет, это нам совсем не подходит!

И они поспешно ушли, причем военный врач нежно позванивалмаленькими серебряными шпорами, а молодая жена брезгливо подбирала юбку и такосторожно ставила ножки, словно боялась запачкать свои маленькие новые ботинки.Лишь после того, как внизу хлопнула дверь, Петя сообразил, что загадочноеиностранное слово «савай» было не что иное, как «сарай», и ему стало такобидно, что он чуть не заплакал. А у тети потом долго горели уши.

Больше нанимать комнаты никто не являлся. Таким образом,тетины планы рухнули. Перед семейством Бачей снова встал призрак нищеты.Надежды сменились отчаянием. Неизвестно, чем бы все это кончилось, если бы водин прекрасный день, и, как это всегда случается, совершенно неожиданно, непришло спасение.

Это был действительно прекрасный день, один из техмартовских дней, когда снега уже нет, земля черна, над голыми прутьямиприморских садов сквозь тучи просвечивает водянистая голубизна, тяжелый ветерокнесет по сухим тротуарам первую пыль, и над городом, как басовая струна,непрерывно гудит и колеблется звук великопостного колокола. В булочных пеклижаворонки с подгоревшими изюмными глазками, а на Соборной площади, над громаднымугловым домом, над кафе Либмана и над двуглавым орлом аптеки Гаевского, леталитучи грачей, своим весенним гомоном заглушая шум города.

Этот день надолго запомнился Пете. Именно в этот день онсделался репетитором и первый раз в жизни давал за деньги урок латинского языкадругому мальчику. Этот другой мальчик был Гаврик.

Дело произошло так. Несколько дней назад Петя возвращался изгимназии. Он шел медленно, погруженный в свои невеселые мысли, и представлял,как его скоро исключат из гимназии за невзнос платы.

Вдруг кто-то налетел на него сзади и стукнул кулаком поранцу так, что в ранце подпрыгнул и загремел пенал. Петя споткнулся, чуть неупал, обернулся, готовый вступить в бой с неизвестным врагом, и очутился нос кносу с Гавриком, который стоял возле него, расставив ноги, и добродушноулыбался.

– Здорово, Петя! Давно не видались.

– Что же ты, босяк, на своих кидаешься?