— Хозяйка!.. Хозяева!.. Василиса-а-а!!!

Но в ответ услышал лишь позвякивание собачьей цепи. Лорд лениво повернул голову в мою сторону, посмотрел несколько секунд, и, отвернувшись, продолжил дремать возле будки. Пытаться пройти мимо него к стайке казалось верной смертью — придется через огород.

Обойдя избу с той стороны, откуда обычно выгоняют скотину на пастбище, я перелез через забор. Огород был раза в два меньше нашего. Трава по краю огорода росла везде и всюду, но на картошке ее не имелось — все было прополото подчистую, будто бы только вчера.

Крапива у забора вымахала с меня ростом и нещадно обжигала руки. Первой постройкой на заднем дворе был сеновал. Летом он почти всегда пустовал, потому что скотина гуляла на вольном выпасе. В домишке хранилась лишь сухая солома для подстилки в стойлах. Сеновал всегда строили с большими щелями между досками, для того чтобы ветер гулял и сено не гнило, а крышу стелили как в доме — чтобы не попадала вода. Поодаль располагалась стайка — вся скотина содержалась в ней и разделялась деревянными перегородками: свиньи — в одном загоне, коровы — в другом, куры — в следующем, и так далее.

Возле стайки торчал наполовину вросший в землю ржавый плуг с бороной. На заборе висели ведра, тазы разной величины и стеклянные банки, которые сразу мне напомнили о рогатке, как назло оставленной сегодня дома.

Пробираясь к стайке, первым делом я заглянул в окно одной из спален избы на заднем дворе. Там было темно и пусто. Стучать в окно я не решился. Взяв ведро с запаренным комбикормом, которое стояло у порога, я отворил дверь в стайку. Меня тут же встретило дружное хрюканье голодных поросят. Куры кудахтали наперебой, жужжали мухи и, привычный для меня, запах навоза разносился в воздухе. От меня самого смердело коровьей лепехой. Посередине стены в любой деревенской стайке располагалось маленькое окно, сквозь которое не представлялось возможным ничего разглядеть. И сколько его ни мой, завтра оно будет таким же грязным как и было. Скотине ведь не объяснишь, что не нужно махать своими хвостами. Единственная лампочка под потолком, светившая и днем и ночью, напоминала немытую грушу, была усеяна мухами, но, чуть привыкнув, получалось различать углы и перегородки. Как можно умудриться отсюда сбежать, оставалось для меня загадкой. Загон высотой в полтора метра, и доска-пятидесятка, висевшая на двух стальных скобах на дверях снаружи, служившая засовом, не сулили никаких шансов на спасение. Маленькие полугодовалые поросятки тыкали своими пяточками в щели загона и ждали, когда им нальют в корыто. Они содержались отдельно от взрослых особей, чтобы те их не передавили.

Опрокинув им полведра, я перешел к соседнему загону, который был выше первого. Там-то и находился злыдень, который постоянно выбегал на улицу, давил курей и пугал местных. Баба Зоя называла его Васей. Обычно, взрослых поросят держат в тесных стойлах, чтобы они только ели и спали, накапливая жир, не имея возможности двигаться. У этого же было довольно просторное, для одного, жилище.

Боров лежал в углу и не шевелился. Я еще раз подумал о своей рогатке. Уши на его башке походили на два здоровенных капустных листа, только розовые, за которыми начиналась грубая шерсть цвета ржавчины, постепенно переходящая ближе к хвосту в черный. Батя говорил мне, что скорее всего это помесь кабана и с кем-то еще. Сала в нем было на три больших семьи на всю зиму, но никто не знал, почему бабуля не пускала его под нож. Он просто жрал, спал, и иногда сбегал, но ему все всегда сходило с копыт.

— Эй, морда? Тебе пожрать принесли, а ты и ухом не ведешь — с издевкой бросил я.

Было даже как-то скучно, и я вышел на улицу за вторым ведром.

Переливая распаренный комбикорм, я почувствовал хвойный гнилостный запах. Повернувшись к двери, я остолбенел, и ноги мои подкосились. Боров стоял на расстоянии вытянутой руки.

Его огромный пятак выглядел как сковорода средней руки с пробитыми в ней дырками, из которых двумя мощными струями исходило его теплое и вонючее дыхание. Глаза, как пуговки на маменькином сарафане, были черные, маленькие и злые. Они смотрели сквозь меня так, будто мясо на вертел насаживали.

Ведро с комбикормом выпало из рук и перевернулось. Я осел на охапку соломы, и медленно попятился назад, не сводя глаз с нелюдя. Его морда начала расплываться как в тумане, и дыхание прекратилось. В животе у меня стало тепло. Страх, накрыл холодной волной и погасил свет…

Так со мной уже происходило однажды, когда прошлой осенью батя заколол поросенка, а ненужные потроха велел мне выволочь на огород, чтобы птицы склевали. Завидев, с каким аппетитом они налетели, я поднял ванну и перевернул ее прямо на потрошки, а один край приподнял жердочкой, привязав к ней веревку. Засев за баней в засаде, я начал ждать. Через пару минут я дернул за веревку и ванна накрыла взрослого ворона. Мое сердце колотилось так же громко, как били его крылья по стенкам. Я сам добыл дичь! Хоть и несъедобную. В тот момент, когда батя заставил запустить руку под ванну, чтобы схватить ворона голыми руками, в моих залитых слезами глазах потемнело…

Первое, что я увидел, когда очнулся, были рыжие косы. А через секунду улыбка оголила ряд маленьких белоснежных зубов. Василиса сидела рядом и, что-то бормоча, пальцами брызгала на меня водой. Лежа на мягкой перине незнакомой мне кровати, я оглядывался по сторонам. Через мгновение я узнал где нахожусь: в эту комнату я заглядывал, когда впервые подошел к дому. Слева от входа стоял высокий шкаф из темного дерева, с приоткрытой дверцей. Изголовье кровати располагалось у самого окна. Проведя взглядом по комнате, я увидел длинную полку. Она была разделена на три секции, в каждой из которых, плотно друг к другу, стояли толстые книги по десять штук в ряд. Лишь в последнем от меня отделе книги выглядели слегка заваленными набок. Их было девять.

— И часто ты так, когда поросят видишь? — улыбнувшись спросила она.

Мои слова отказывались выходить наружу, и я продолжал напуганным немым видом смешить ее.

— Не переживай, я его в стайку загнала, — продолжила она.

— И чего, послушался? — с трудом выдавил я.

— Как миленький! — залилась смехом Василиса, проведя по воздуху рукой так, будто гладила собаку.

— Да я бы с ним сам справился, просто неудачно ступил ногой и упал, а дальше не помню, видимо чердаком