кладовой всегда царила прохлада. Старый выключатель не всегда срабатывал с первого раза. Пару раз щелкнув его, и не дождавшись результата, я распахнул двери, чтобы свет с веранды проник внутрь чулана. Подставив стул, я пытался дотянуться до трехлитровой банки, но она стояла высоко. Встав на носочки я уже мог касаться ее крышки. Дверь захлопнулась. Стул качнулся, и от испуга я повалился вниз. Следом за мной — соленья и самогон. Очутившись на полу, между нескольких пар старых валенков и всякого тряпья, я, к своему счастью, обнаружил, что ничего не разбилось. Было темно. Мурашки, словно табун лошадей, пронеслись по мне от пяток до самой макушки. Вскочив с пола, я ломанулся к двери, возле которой уже стояла маменька.

— Митя, ты чего тут забыл? Я думала, двери в чулан сквозняком растворило, я и захлопнула.

— Отец велел войлок достать, — приходя в себя, буркнул я.

— Ну так беги, раз велел, — удаляясь в дом, добавила она.

Доставив драгоценный груз, и забравшись на печку, я, по просьбе отца, начал размечать мелом кружочки на обрезках войлока, который остался после подшивки. Это были заготовки для пыжей, которые шли на зарядку патронов для ружья.

Отец с Герой выпивали, сворачивали самокрутки и горячо спорили. Дым висел коромыслом, из-за чего, лампочка под потолком напоминала мне солнце скрытое в тумане. За этот вечер я узнал много нового о нынешнем политическом строе, о кознях переменчивой погоды, об улове, который мельчает, и об урожае на следующий год.

Глава 4

Знакомство

После обеда следующего дня маменькой мне было поручено сбегать к Новосёловым, чтобы помочь по хозяйству. Потому что баба Зоя с утра уехала в райцентр.

Ну, меня долго просить не надо было: там ведь живет Рыжая. А с любой скотиной я с малых лет управляюсь. Батя научил меня убирать за поросятами, давать сено коровам, а курам зерна кинуть, так вообще дело нехитрое.

Подойдя к зеркалу и аккуратно поправив белобрысый чуб, постоянно слетавший мне на глаза, я слюнями стер со лба пятно от комариного укуса. Веснушки, разбросанные по моему лицу, убрать не получится, сколько не три. Из-за них, проклятых, меня на улице дразнили Пыжиком, Антошкой, и добавляли, что я убил лопатой какого-то деда. Хотя у Василиски тоже были конопушки, но ей никто и слова не говорил. Про меня же, из-за торчащих в стороны двух лопухов, в школе шутили, что впору только за стенкой подслушивать. Но в этом они были правы: слух у меня был не хуже, чем у Грея.

И все же досадно было — батя мой и лицо имел как у дворянина, и здоровье — бычье, за что бабы, если верить слухам, за ним толпой бегали.

А маменьку, так вообще, хоть завтра актрисой в телевизор на «Голубой огонек» отправляй.

Покрутившись перед зеркалом, я обнаружил дырку на майке размером с перепелиное яйцо. На прошлой неделе в этой майке я повис на черемухе, и если б не она — свалился бы точно. Ходил бы потом воробьям фигушки показывал, как наш Володька Капустин, который в детстве с сеновала упал. Он с тех пор так и ходит, улыбается каждому и хоть утром, хоть ночью всем желает доброго дня. Но и в этом была своя прелесть — в школу никто ходить не заставляет.

Починив майку на скорую руку, я снова подошел к зеркалу. Представляя напротив Василиску, я стал репетировать.

— Привет, конопатая! Куда твоя бабулька намылилась? Никак за подарками внученьке?

…Нет, так не пойдет.

— Салют молодежи! Неужто тебя одну оставили?

…А это как-то грубо.

— Здаров, одноклассница! На улице такая жара, а ты дома?

…Всё чушь. Всё не то! Ладно, будь что будет. Может ее вообще дома нет. Наверное, я потому ей и не нравлюсь, что сомневаюсь во всем. Я недовольно покачал головой и отправился в путь.

Проходя мимо колодца, напротив дома деда Коли Власова, я вспомнил о книге. Она не давала мне покоя. Как эта вещь вообще оказалась в комнате? Ведь я был уверен, что это сон.

Подойдя к оголовку колодца, я осмотрел его. Меня посетило странное ощущение — это был не привычный страх или волнение, а что-то другое, манящее, притягивающее чувство.

Проведя рукой по холодной и блестящей цепи, на которой болталось ведро, я наклонил голову и заглянул в ствол. Обледеневшие стенки колодца выглядели неровными, напоминая кривую нору гигантского червяка, сделавшего себе вход в подземелье.

Мое лицо ласкала прохлада, поднимавшаяся глубоко из-под земли.

— Митька, опять камни кидаешь?! — заорал дед Коля со своей ограды.

Отскочив в сторону, я задел ведро, которое, подобно выпущенному якорю, устремилось вниз, с грохотом ударяясь об лед стенок. Во́рот разматывал цепь так, что к нему уже было не подступиться, если, конечно, я не планировал остаться без зубов.

— Я тебе, паразит, ноги-то повыдергиваю! Егору сдам, и скажу, что так и было!

— Деда Коля, я хотел только посмотреть, я ничего не кидал туда.

— Знаю я ваше «посмотреть»! А ну, брысь оттуда! Вчерась только ошейник собачий в ведре выудил! Совсем с ума посходили!

Я отбежал в сторону. Про книгу спрашивать было себе дороже. Пока я быстрыми шагами удался за поворот, дед все кричал мне вслед.

Теперь вопросов появилось больше. Как там мог оказаться ошейник, если я туда бросил талмуд? А может, кто из детворы его туда зашвырнул? Но, зачем? Ведь камни-то или книги воду не портят, а ошейник — совсем другое дело.

Быстрым шагом я шел по тротуару вдоль Студенческой улицы, по ходу осматривая соседскую черемуху и оценивая урожай. Деревья росли в каждом доме, но ягоды на вкус всегда казались разными, и никто не знал, отчего это зависело. У деда Ильи, на Зеленой улице, черемуха стояла с виду неприглядная, суховатый ствол. Цвела так себе, а ягоды такие, что с дерева за уши не оттащишь. И наоборот, на Школьной у заброшенного дома — ствол обеими руками не обхватить, ветки раскидистые за забор на улицу лезут, а ягоду возьмешь — рот свяжет так, что весь день плеваться будешь.

Завидев Камышинский дом, я нарочно перешел на другую сторону улицы. Его хозяева слыли людьми порядочными: Надежда Константиновна работала бухгалтером в райцентре, а дядя Толя с батей моим в лесу деревья валил. Но дети у них были до того беспутными, что, как говорила Селиваниха, — оторви и выброси.

Старший сын, Петька, был на два года старше меня. Небольшого роста, коренастый, чернобровый. При этом,