Что же касается вынужденного молчания, то сэтим было значительно проще. О. быстро привыкла к нему, и даже когда кто-нибудьиз девушек, воспользовавшись отсутствием поблизости надзирателей или ихзанятостью, заговаривала с ней, она отвечала знаками или жестами. Лишь вприсутствии возлюбленного это становилось почти невыносимым. Ей хотелосьрассказать ему о своей любви.

Обедали девушки в большой, с черными высокимистенами, комнате. На выложенном каменными плитами полу стоял длинный, изтолстого стекла, стол и вокруг него — обтянутые черной кожей круглые табуретки.Садится на них разрешалось, лишь подняв предварительно юбки. Каждый раз,чувствуя голыми бедрами холодное прикосновение гладкой кожи табурета, О. вспоминалатот вечер, когда возлюбленный заставил ее снять трусики и чулки и усадил голымиягодицами на сиденье автомобиля. И потом, позже, уже покинув замок и вернувшиськ обычной жизни, она всегда должна была оставаться под платьем или костюмомголой и, прежде чем сесть рядом со своим возлюбленным, или с кем-нибудь другимна стул где-нибудь в кафе или на сиденье машины, она должна была сначалаподнимать рубашку и юбку. Тогда ей вспоминался замок, шелковые корсеты,вздымающиеся груди, полуоткрытые рты и эта гулкая тревожная тишина.

Но как ни странно, именно вынужденное молчаниеи железные цепи, сковывающие ее, были для О. настоящим благом. Они как быосвобождали ее от самой себя. Возлюбленный отдавал ее другим и, стоя рядом,спокойно смотрел, как ее унижают и мучают. Что бы она сделала, будь у нееразвязаны руки? Что бы сказала, если бы ей предоставили возможность говорить?Она не знала. А так, под этими похотливыми взглядами, под этими наглыми руками,под этой грубой мужской плотью, так откровенно пользующейся ее, под ударамихлыста и плетей она словно и не жила вовсе, а растворялась целиком в сладостномощущении своего небытия. Она была никем, вещью, забавой, доступной для каждого,кто пожелал, или пожелает воспользоваться ею.

x x x

На следующий день после ее появления в замкеО. после обеда отвели в библиотеку. Ей надлежало подавать кофе и поддерживатьогонь в камине. Туда же привели Жанну и еще одну девушку — Монику. Кроме них иприсматривающего за ними слуги, в зале никого не было. Огромные окна библиотекивыходили на запад, и лучи неяркого осеннего солнца, пробиваясь сквозь дымкуоблаков, световой дорожкой ложились на комод и высвечивали стоявший на нембукет прекрасных хризантем. Пахло сухими листьями и прелой землей. Слуга взадумчивости стоял перед колонной к которой накануне привязывали О.

— Пьер был у вас вчера? — спросил он у нее.

О. утвердительно кивнула.

— Тогда он должен был оставить вам кое-что напамять о своем посещении. Поднимите, пожалуйста, платье.

Он подождал пока О. откинет сзади платье.Жанна помогла ей поясом закрепить его. Взору мужчины открылась очаровательнаякартинка: крупные ягодицы, бедра и тонкие ноги девушки, обрамленные большиминиспадающими складками лазурного шелка и белого тонкого батиста. На бледнойкоже отчетливо выделялись пять темных рубцов.

Слуга попросил О. разжечь камин. Все уже былоготово и ей оставалось лишь поднести спичку к лежащей под сухими яблоневымиветками соломе. Вскоре занялись и толстые дубовые поленья, заплясали язычкипламени, почти невидимые при солнечном свете, и воздух библиотеки наполнилсяприятным, чуть горьковатым запахом. Вошел еще один слуга. Поставив на стоявшийу стены столик большой поднос с кофейником и чашками, он удалился. О. подошла кстолику. Моника и Жанна остались у камина.

Наконец, в библиотеку вошли двое мужчин. Ониувлеченно о чем-то говорили, и О. показалось, что она по голосу узнала одногоиз них. Это был тот самый человек, что вчера ночью здесь, в библиотеке, овладелею столь неестественным способом и потребовал потом, чтобы ей расширили анальныйпроход. Пока она разливала кофе по маленьким, черным чашечкам с золотистымободком, ей удалось мельком взглянуть на него. Обладателем голоса оказалсяхудощавый молодой человек, совсем еще юноша, белокурый, с чертами лица,выдававшими в нем англичанина. Пришедший с ним мужчина тоже был блондин,широкоскулый и коренастый. Они расположились в глубоких кожаных креслах и,вытянув поближе к огню ноги, лениво курили, читали газеты и не обращали наженщин никакого внимания. Лишь потрескивание дров в камине, да шорох газетнарушали установившуюся в зале тишину. О., подобрав юбки, сидела на подушке,лежащей на полу, возле корзины с дровами и время от времени подкидывала в огоньсухие поленья. Моника и Жанна устроились напротив. Их юбки пышными складкамикасались друг друга.

Так прошло около часа. Наконец, белокурыйюноша отбросил газету и подозвал к себе Жанну и Монику. Он велел им принестипуф — тот самый, на котором О. раскладывали накануне. Моника, не дожидаясьдальнейших приказов, опустилась на колени и, схватившись руками за углысиденья, резко наклонилась вперед, грудь ее при этом соблазнительно легла намеховую поверхность пуфа. Молодой человек приказал Жанне задрать на девушкеюбку. Потом в очень грубых и непристойных выражениях он заставил Жаннурасстегнуть на нем брюки и взять в руки его, походящий на небольшую трость снабалдашником, символ мужской власти. О. увидела, как тонкие изящные руки Жанныраздвигают бедра Моники и в образовавшуюся между ними ложбину начинаетпогружаться сначала медленно, потом все быстрее и быстрее его толстый, скрасной блестящей головкой, пенис. Моника часто и громко стонала.

Второй мужчина, какое-то время молча следившийза происходящим, знаком подозвал О. Не сводя глаз с Моники и своего приятеля,он резко перекинул ее через подлокотник кресла и рукой грубо схватил между ног,благо поднятый подол ее юбки позволял это сделать.

Минутой позже в библиотеку вошел Рене.

— Пожалуйста, продолжайте, — сказал он,усаживаясь на пол у камина на то же место, где только что сидела О. — И необращайте на меня внимания.

Он внимательно смотрел, как мужчина рукойнасилует ее, как его грубые длинные пальцы с силой входят в нее, как она тяжелоповодит под ним задом. Он слышал рвущиеся из нее стоны и улыбался.

Моника была уже на ногах. За каминомприсматривала Жанна. Она же принесла Рене виски. Он поцеловал ее руку и, неотрывая взгляда от О., выпил.

Немного погодя мужчина, все еще не отпускаяО., спросил:

— Ваша?

— Моя, — ответил Рене.

— Жак прав, у нее слишком узкий проход. Его немешало бы растянуть.

— Но только не сильно, — вставил Жак.

— Вам виднее, — сказал, поднимаясь, Рене. — Выв этом лучше разбираетесь.

И он нажал на кнопку вызова слуги.