– Лех, ты серьезно?

– Как Род свят, – заприсягнулся Лех. – Кто измужчин не мечтал о чем-нибудь таком, этаком… необыкновенном! Как она тебепоказалась?

– Как будто окунулся в кипящее масло, – признался Рус.

– Ух ты!

– Я не знаю, что со мной происходит. Мало ли у нас быложенщин? Но я вижу перед глазами только эту. Почему, не знаю.

– Колдовство? – предположил Лех.

– Наверное. Но я не хочу ему противиться. И мне не надоотворотного зелья. Это так здорово и непривычно, когда так сладко щемит сердце!Я такой восторг испытывал, лишь когда сразил в поединке троих братьевКрасного Быка. Тогда я вырвал их печени и сожрал на глазах всей их родни! О,какая на их лицах была бессильная ненависть, когда я жрал их плоть,разбрызгивал по току, а их богатыри лежали с распоротыми животами!.. Я могпо праву взять их жен и детей, забрать их дома и скот, но я получил большерадости, когда стоял на току весь залитый кровью и вздымал к небесамокровавленную палицу, где до края рукояти налипли мозги и волосы…

Лех протянул уважительно:

– Если так, то это мощно. Сразить врага и сожрать егопечень – это радость богов. Если чем-то схоже – тебе повезло. Тывдвое богаче на радости. Но ежели она все-таки демон? И сожрет спотрохами?

– Думаешь…

– Но ежели демон?

Рус вздохнул:

– Сожрет так сожрет. Я все равно пойду к ней, какпропойца идет к вину, пусть даже его за это казнят. Надеюсь, я успею еюнапиться еще. А там будь что будет.

– Гм… кощунникам будет о чем сложить новую песнь.Я сам, пожалуй, подскажу Баюну, как завернуть похлеще. Чтобы у парней рукитянулись к топорам, а девки ревели так, чтобы сами скользили и падали на своихсоплях и слюнях. Как ее зовут, говоришь?

– Ис. Если я правильно понял.

– Странное имя, – сказал Лех в удивлении. – Такихимен не бывает!

– А если она не человек?

– Тогда бывает, – решил Лех. – Там… у этих… всебывает.

Подводы тянулись толстой нескончаемой нитью. Ехалиосторожно, прижимаясь к опушкам, готовые при первых же признаках беды уйти влес, спрятаться за деревьями. Из дубовых зарослей, из-за стен вязов, кленов,березок наконец потянуло свежестью, сыростью и гнилью. Там еще не прохладно, новсе же стрелки хвоща указывали измученным людям, что где ни копни – ямканаполнится свежей водой. Ключевые воды выходят прямо под поверхностью.

Все совсем недавно были в рубахах, а теперь уже в стертыхлохмотьях, безрукавках из волчьей или козьей шерсти, даже портки сшиты из кожи,а заправлены в сапоги на толстой подошве, крепко-накрепко пришитых дратвой,смоляными нитками. Лишь немногие еще обуты в постолы с длинными ремнями, чтоприкручивают штанину к голени до самого колена. Редко у кого на голове колпакиз кожи, остальные же блещут золотом волос на летнем солнце.

У всадников сзади к седлу приторочен мешок с разнойпоходной мелочью, меч или боевой топор на левом боку, второй меч, поменьше,торчит из-за голенища правого сапога. К седлу привязан обязательный колчанс двумя-тремя десятками стрел, а на заводном коне еще и короб с запаснымистрелами, там их больше сотни. К седлу же приторочены и два лука со спущеннымитетивами – еще Скиф начал носить по два лука и велел каждому воину иметьдва и уметь метко бить стрелами с коня вперед, вбок и поворотясь назад.У каждого воина спину укрывает круглый щит. Края обиты бронзой, по всемуполю сверкают железные бляхи, изнутри под наручинами лежит толстая бычья кожа,охраняя руку от ударов о дерево.

В степи из-под ног то и дело начали выпархивать птахи.То там, то здесь темнеют стада диких коней, туров, коз, а всякую мелочь вроделис да степных волков не углядишь: сторонятся человека.

Лех, самый ярый охотник, наконец ногами послал коня в чащу,уже завидел, где и как изрыто под могучими дубами. Но свиньи хитры, затаилисьпоблизости, следят за человеком, ни одна не хрюкнет, не наступит на веточку.Сопят, нюхают воздух хрящеватыми носами.

Лех достал лук, конь идет верно, слушается ног, а руки уженабросили петлю тетивы на один конец, оперли в выступ в седле, натянули. Русвидел, как средний брат любовно тронул тетиву из оленьих сухожилий, самыхкрепких на свете, если не считать турьих.

– Я вижу, – сказал Рус вполголоса. – Слева заграбом.

– Того и я вижу, – ответил Лех негромко, – нозачем нам подсвинок?

Он наложил стрелу, конь послушно остановился. Несколькотомительных мгновений Лех нацеливался, уже оттянув тетиву до уха, затем стрелаисчезла, донесся сухой щелчок тетивы о кожаную рукавичку. Лех победноулыбнулся, тут же снял тетиву и сунул лук в налучник, даже не проводив взглядомстрелу. Из-за кустов раздался истошный визг.

Всколыхнув зелень, навстречу хлынуло огромное стадо. КоньРуса захрапел, попятился, хотя и видел затаившихся свиней, но не думал, что ихтак много. Грохот, треск кустов, визг, раздраженное хорканье, и вот ужеосталась в луже крови крупная туша, а вдаль уходит тяжелый топот всегокабаньего стада, будто умчался табун коней.

Лех нагнулся легко, подхватил без усилий тушу годовалогопоросенка, нежного и сочного, раздобревшего на жирных желудях.

– Неплохие здесь земли, – заметил он. – Остатьсябы. Все прем и прем!

– Коломырда настигнет, – предостерег Рус несчастливо.

– Понятно… Да и вообще, раз уж сдвинулись с места, надокатить до конца.

– До последнего моря?

Лех засмеялся:

– Я бы тоже так хотел! Как наши предки шли за солнцем,как сказывают волхвы, до самого края земли, где вода кипит и уходит в огромнуючерную дыру… Но Чех сказал, что остановимся, когда листья падут с деревьев.А то и просто пожелтеют.

Верно, все решит Чех, как самый старший. Правда, он и самыйрассудительный, если говорить положа руку на сердце. И самый осторожный,заглядывающий надолго вперед, что не раз выручало из беды. Если сказал, чтоостановятся в листопаде, то, значит, просчитал, с какой скоростью ослабевшиелюди выроют землянки, срубят простейшие избушки, чтобы пережить зиму!

Телегу немилосердно трясло. Колеса стонали, трещали, кактонкий лед под грузным лосем, жалобно звякали по твердой каменистой земле. Исхваталась за борта, уже прикусила язык, во рту стало солоно от крови. Напротивсидела на охапках сена, покрытых цветными одеялами, совсем молоденькая девушка,миловидная, с уже развитой женской фигурой, но еще девичьим личиком. На неепоглядывала с откровенным любопытством.

Сверху хлопало под порывами ветра грязное полотно, с боковтоже тряпки, но в щели дул ветер, забрасывал песок, что противно хрустел назубах, покрывал потные лица пылью, а те превращались в грязные личины. Впередислышались окрики возницы, щелчки бича. Волы тянули невыносимо медленно, колесаподпрыгивали на камнях, а в выбоины падали с таким стуком, что сердце холоделои обрывалось.