Из серой ревущей стены дождя выныривали согбенные фигуры,окружали. Вода разбрызгивалась с их плеч, волосы слиплись. Все казалисьвынырнувшими из моря зверями донных пещер, злобными тварями, не разумеющимилюдской речи. Они что-то кричали, но шум падающей воды, грохот над головамипревращали вопли в плеск воды, Рус видел только широко разинутые рты.

Меч Леха блестел в сполохах молний. Сбегающая с лезвия водаловила и уносила вспышки в себе, и казалось, что Лех держит в руках исполинскиймеч-молнию, дрожащий от ярости и жажды крови. Мокрые волосы прилипли, водабежала по его лицу, затуманивая глаза, но внезапно он дико заорал, едва неоглушив Руса:

– Мы победили!

– Что? – спросил Рус хрипло. – Кого?

– Ихнего бога! – крикнул Лех еще громче. – Надралиему задницу!.. Зря хлебалом щелкал. Убрался несолоно хлебавши!

Голос его становился громче, но лицо темнело. Рус потрясеннопонял, что это не Лех кричит громче, а гроза уходит, гром отдаляется, молниисверкают слабее, да и сам ливень быстро редеет!

Он не успел перевести дух, как стена ливня отодвинулась ипошла между скал на простор. За ней уже не вздымалось пыльное облако, а лишьвзлетали и тяжело плюхались обратно комья грязи. Лех опустил взор наиспуганных, обозленных людей. Они пятились, растерянно сжимая топоры, палицы,копья.

– Видали? Ничего не могут даже боги, если человек –человек, а не тварь дрожащая!

Вдали из-за телег вынырнул конный отряд старшей дружины.Солнце прорвало тучи и блестело на мокрых доспехах, искрились наконечникикопий, лезвия обнаженных мечей. Чех мчался во главе, его синие глаза выдавалистрах, но он же, увидев, как от Леха и Руса пятится народ, разом остановилдружинников, взмахом руки велел убрать оружие. Они послушно рассеялись,стараясь делать это незаметно.

Не хочет, понял Рус, чтобы люд видел, что их вождь спешил кнарушителям. Чеху труднее всего: он должен быть и отцом всем беглецам и в то жевремя не хочет оставить на растерзание родных братьев.

Он повернулся к Ис. Она стояла за его спиной молчаливая,напряженная. В ее руке был нож, острый кончик приставила к левому боку.Сердце Руса стиснулось от любви и нежности. В мокрой, прилипшей к телуодежде она выглядела совсем тонкой, хрупкой, беззащитной. Глаза ее все ещеоставались тревожными. Он ободряюще бросил:

– Победа!

А Лех заржал весело, как молодой сильный жеребец:

– А тому богу она пришлась, пришлась… Ишь как разъярился!Я бы на его месте ради такой и с печи бы не слез. А он какой шум поднял,какой шум!

Он вскинул меч над головой, показывая могучие предплечья,блестящие от воды, повернул острием вниз и со стуком бросил в ножны за спиной.И снова не промахнулся, невольно подумал Рус, не срезал себе задницу, чеговсе время от него невольно ждешь.

Наконец неспешно подъехал Чех. За ним в седлах высились двоетаких же невозмутимых бояр. Голос старшего брата был густой, спокойный иразмеренный, словно он не видел, как только что блистали мечи:

– А я бы сказал, что здешний бог обрадовался, чточерную от него забрали.

Рус оскорбленно дернулся: она не черная, а смуглая отсолнца, Лех же сказал живо:

– Я бы вовсе в пляс пошел… А чего ты так решил?

В синих глазах Чеха пряталась насмешка:

– Чего нам больше всего не хватало?.. Воды. Вот местный боги послал нам добрячий ливень. Можно сказать, в пляс пошел. Или доплатил нам,что забрали. Гойтосир все бурдюки успел наполнить!

Рус сказал с гневом:

– Так чего ж он горлохватов сюда привел?

Чех даже не повернул голову в его сторону:

– Он не один, кому не все в тебе нравится.

Издали доносилась песня. Рус прислушался. Имя певцу далилюбящие дед и баба, что-то очень длинное и красивое, но, по рассказам,мальчишка с колыбели удивлял звонким, чистым голосом, с детства научилсяскладывать песни, его прозвали Гамаюном за способность петь без устали, а потомвовсе прозвище сократили до Баюна, ибо он умел баить еще и складные бывальщиныиз жизни древних героев. Он охотно откликался на Баюн, ибо это роднило с вещейптицей Гамаюн, что песней вызывает зарю. Теперь уже никто и не помнит, как егозвали на самом деле, а он не скажет, стыдится длинного и слишком пышного имени.

Рус поглядывал на Баюна всегда с опаской. Высокий, сутулый,он был некогда неплохим воином, но зачем-то без всякой нужды сменил боевойтопор на дудку и бубен. Добро бы увечный, калека, но все знали силу рук Баюна,когда он в шутку боролся на кистях или на поясах. Но взялся за немужское дело,играл и пел, сам складывал песни, да такие, что душа замирала от восторга,такого острого, что хотелось то плакать, то вскочить на коня и мчаться по степикуда глаза глядят. Пан говаривал, что Баюн одной песней может бросить на врагабольше людей, чем он, всемогущий тцар, может остановить бегущих перед лицомврага, может ссадить с коней героев и заставить пахать землю, но может и мирныхземлепашцев посадить на коней и сделать лютыми воителями.

Он ценил Баюна, и никогда бы не отпустил с изгнанниками, такчто беглецы сами обнаружили догнавшего их Баюна только на седьмые сутки. Баюн вИсходе поднимал дух изгоев боевыми песнями. Сочинял быстро, они рождались в немто ли во сне, когда посылали боги, то ли получал в дикой скачке, когда степьнесется навстречу, ветер рвет ноздри, а душа замирает…

Когда он умолк, Рус послал коня к нему ближе. Баюн был вполной мужской силе, по-своему красив, в плечах широк, ­лицо открытое. Такиенравятся девкам, таким доверяют мужчины.

– Скажи, – спросил Рус неожиданно, – почему тыпошел с нами?

Баюн озорно блеснул синими глазами:

– Именно потому.

– Почему? – растерялся Рус. – Я тебя непонял.

– Ты не договорил, – ответил Баюн усмешливо, – чтовпереди нас ждет неведомое, беды, страдания, лишения, а позади осталасьспокойная и сытая жизнь. Потому и пошел, ­отвечаю заранее, что впереди –неведомые земли. В сытости певец умирает. Тело еще живет, но певец внем уже покойник.

Рус тряхнул головой. Или Баюн говорит слишком умно, прямоволхв какой, или же от усталости в голове мозги смешались, как тесто.

– Как это покойник?

– Певец покойник, – объяснил Баюн с покровительственнойусмешкой, что начало раздражать Руса. – Сытость и довольство убиваютпевца. Тело живет, жиреет, но певец… певец умирает, когда перестает складыватьпесни. А просто петь их… Так это не певец, а его тело поет. Раскрывает роти поет.

Рус пробормотал:

– Певец не поет, а только складывает песни?.. Что-то я тебяне пойму. Слишком умный, да?

– Кто, я? – удивился Баюн.