Да, с ними ушли воспитатели, тиуны, родня по матери. Нотаких от силы одна-две сотни. Но что заставило сняться с мест столько народу?

Лех и Рус ехали рядом, отпускать их далеко Чех не решался.Справа снова пошли горы, дорога то уходила от них далеко, то приближалась так,что ехали, задевая стременами каменную стену.

Внезапно Чех насторожился, вскинул ладонь. Лех и Руспослушно остановились. Со стороны скал донесся шорох, стук камней. Чехприслушивался долго, и нетерпеливый Лех хотел уже тронуть коня вперед, как стуккамней стал громче, покатились мелкие камешки.

А следом показались человеческие фигуры. Отсюда труднобыло рассмотреть их как следует, но видно было, что измождены, не люди, а живыескелеты, едва обтянутые кожей. Иные голые, у других из одежды тольконабедренная повязка из разных шкур. Правда, в руках держали дубины из дерева, ау некоторых на веревочных поясах болтались мечи и ножи.

Трое братьев молча и настороженно смотрели, как теспускаются, ощупывая камни, как слепые. За передними появились люди с носилкамииз жердей и шкур. Судя по свисающим рукам, несли несчастного, которому было ещехуже.

Эти люди увидели чужих на конях, остановились. Потом,поколебавшись, обреченно продолжали спуск, пока не вышли на дорогу. Передниеостановились, они шатались и хватались друг за друга.

Чех сделал знак одному приблизиться. Чужие переглянулись,потом один отпихнул передних с дороги, пошел тяжело вперед, ногамизагребая пыль, не в силах оторвать их от земли.

Он был ниже Чеха почти на голову, но в плечах даже шире,грудь как сорокаведерная бочка, хотя сейчас все кости торчат наружу, едва-едваобтянутые сухой кожей, видно издали, что этот человек огромной силы иневероятной живучести.

Грудь выпячивалась, несмотря на худобу, но ребра торчали подсухой кожей так страшно, что могли ее прорвать в ­любой миг. Сухожилиявыступили толстые, а мясо на ногах и руках словно истаяло под палящим солнцем иот внутреннего жара.

– Кто ты? – спросил Чех жестко. – И что этоза ­люди?

Человек прислушался к речи великана, его пересохшие губыразомкнулись с усилием:

– Гой ты еси, могучий вождь. Мы… беглецы.

Голос был сиплый, измученный, с привкусом чужого языка. Лицоего было страшным, в клочьях серой бороды, грязные волосы падали на плечи.Когда он поднял голову, на братьев взглянули зеленые с серым глаза, похожие напервые вешние воды, когда в них отражается блеклое солнце.

– Откуда? – потребовал Чех.

– Из каменоломен. Ломали мрамор для дворца.

Лех сказал словоохотливо:

– Я слышал, мрамор на отделку дворцов Пану привозят изсеверных краев. Только я думал, что это по ту сторону гор.

Человек сказал тихо:

– Это и было по ту сторону. Мы, перебив охрану, захватили ихоружие. Но пришли войска, мы отступили через горы. У нас не было ни еды,ни одежды.

– И много вас? – продолжал Чех настойчиво.

– Было пять тысяч, – ответил невольник. – Когдаподняли бунт, нас оставалось меньше четырех. Когда перебили охрану, осталосьдве тысячи. А когда начали отступать через горы, было не больше тысячи…Теперь нас наберется ли двести, не знаю.

Сзади слышался конский топот. Чех оглянулся на подъезжающегоБугая с его воинами. А невольники уже все спустились с гор, многие сразуповалились в теплую дорожную пыль, другие неуклюже ставили носилки с раненымидрузьями под скалы, укрывая от жгучего солнца.

Чех сказал холодно:

– Бугай, приведи сюда людей и убей этих рабов. Онипреступники.

Лех смолчал. Чех прав, а Рус неожиданно даже для себявскричал негодующе:

– Чех! За что? Они ж нам ничего не сделали!

– Они нарушили законы, – сказал Чех жестко. –Они перебили стражу. Только за это надо карать смертью! А еще… Тыпосмотри на них. Думаешь, в каменоломни посылают людей просто так?

Человек, который стоял перед ними, покачивался даже отпорывов ветра, но и сейчас выглядел несломленным. Он мог быть вожакомразбойников, а его люди с их злобными лицами все могли быть сплошь убийцами,насильниками, осквернителями святынь, пожирателями детей…

Рус сказал печально:

– Да, ты прав. Но не надо обагрять кровью преступников нашиблагородные мечи и топоры. Мы не палачи. У них нет воды, а ночной холодубьет сегодня же еще половину. А завтра помрут и остальные.

Чех пожал плечами и, не удостоив взглядом беглых рабов,пустил коня дальше по дороге. Лех остался поболтать с Бугаем, а Рус убитовернулся к своим повозкам.

Так они и тянулись, вздымая пыль. Здесь, когда колеса неувязали, а стучали по твердому, волы повеселели, а измученные люди забирались вповозки. К Русу подскакал возбужденный Буська, радостно сообщил, чтонеподалеку наткнулись на ключ с холодной водой. Скот напоили, бурдюкинаполнили.

Рус оглянулся на беглых рабов. Повозки тянулись мимо, а ониуже почти все лежали на земле. Лишь с десяток стояли, прислонившись к каменнойстене. Они ничего не просили, только провожали запавшими глазами повозки.

Он зачем-то слез с коня, а сзади над ухом шелестнул тихийголос:

– Они все умрут.

Он вздрогнул:

– Ис, не подкрадывайся так тихо! Я когда-нибудь тебянечаянно убью.

Ис с печалью и скорбью смотрела на измученных людей.К ней подошла Заринка, в ее глазах отвращение медленно таяло, взаменпришло удивившее Руса сострадание. В темных глазах Ис была глубина лесногоозера, которая его всегда пугала и притягивала. Заринка обняла Ис, и они стоялимолча, разные, как день и ночь… и в чем-то одинаковые.

– Они умрут, – повторила Ис.

– Я знаю, – огрызнулся он.

– Им хотя бы воды, – сказала она с упреком. Заринкаприжалась к ней крепче, словно передавала часть силы.

– Это беглые рабы, – возразил он. – Убийцы, воры,преступники. Разве у вас их не казнят? Но им дали возможность жить, работая вкаменоломнях. Убили стражей, а это люди, у которых жены, дети! Прав был Чех.

– Прав, – ответила она тихо. – Но есть вещи вышедаже правды.

– Что? – не понял он. – Что есть выше правды? Вышесправедливости?

– Доброта, – ответила она тихо. – Милосердие.

Он стиснул зубы, отвернулся, стараясь не смотреть в сторонубеглых рабов. Сейчас они тоже бегут от козней всесильной Коломырды, и комунужна правда и справедливость?

Проехали все повозки Чеха, затем долго тянулись телеги Леха.Когда показались подводы Руса, он отъехал от Ис с Заринкой, но и спинойчувствовал немой укор. На облучке третьей телеги сидел Корнило, старый волхв,чем-то похожий на Гойтосира, такой же седой, длинные серебряные волосы на лбуперехвачены простым кожаным ремешком, темное лицо, нос крючком. Он островзглянул на рассерженного Руса, чему-то усмехнулся, натянул вожжи. Кони охотноостановились.