Женщина отвернулась, мгновение стояла на дрожащих ногах,стараясь прийти в себя. Рус видел, как она пересилила себя, ее руки принялисьстаскивать с убитого рубашку, с неохотой рассталась с волчовкой Руса. ПодошелБугай, весь красный, будто вынырнул из озера крови, оценивающе поглядел на еенаготу, подмигнул Русу. На его широкой, как лопата, ладони трепыхалась ещеживая печень, и Рус жадно ухватил обеими руками, вгрызся. Нежная теплая плотьтаяла во рту. Крепкие зубы быстро перемололи мякоть, он ощутил, как по телупрокатилась… нет, пронеслась, как табун диких коней, горячая волна силы имолодости.

А Бугай взмахнул топором, хрястнуло. На Руса брызнулотеплой кровью. Раненый дернулся и затих, топор развалил ему голову, как чурбан.Мозг заполнился кровью, Бугай запустил обе ладони в череп, несчастный ещедергал ногами в предсмертных судорогах, а когда Бугай разогнулся, в ладоняхколыхался кровавый студень мозга. Густая кровь широко сбегала между пальцами,струйками лилась с локтей.

– Это был их вожак, – объяснил он довольно. –Храбрый! Будешь, племяш?

Рус покачал головой. Печень убитого врага поедал, тоготребует воинский ритуал, да и вкусно, а теплый мозг ел только однажды, непонравилось, да и не считает убитых такими уж умными, чтобы прибавлять их мозгик своим. Другое дело печень – и вкусно, и насытишься враз. К тому жеубитый становится твоей кровной родней, вредить не сможет ни по ночам, ни натом свете.

– Может быть, она? – предложил он, указав на ­жен­щину.

Бугай поморщился, он слыл самым добрым из силачей, ноженщинам не дано благородное – вкушать плоть убитого врага, так гласитПокон. К счастью, сама женщина поняла, покачала головой. В ее темныхглазах Рус уловил сильнейшее отвращение.

Она наконец стянула рубаху, там пламенели красные пятна,портки стаскивать не решилась, впрочем, рубаха достигала почти до колен. Ногиее были длинные, стройные, непривычно смуглые.

Бугай одобрительно кивнул:

– Хоть и рисково, но красивую девку умыкнул. Что за неехошь?

– Дядя, я для себя увел, – отрезал Рус.

– Ну, это счас… А через неделю? Хошь, свой нож дамвзамен?

– Нет, – отрезал Рус. Он ощутил раздражение, хотя Бугаяуважал и никогда не ссорился. – Даже не думай!

Он подхватил ее, пальцы оставили на рубахе новые кровавыеследы, а когда закидывал на коня, полотняный край задрался, и в чреслах сновавозникло острое желание, да такое мучительное, что взвыл в голос. Не на коне жебрать? Чех и так в ярости.

Женщина чуть приподняла голову, он ощутил, как взгляд еетемных глаз изучающе пробежал по его лицу. В ее глазах было понимание исочувствие, но оставался страх, будто находилась рядом с опасным зверем.А ему как раз сейчас вдруг захотелось не выглядеть опасным зверем, какдолжен вообще-то выглядеть мужчина.

Бугай хмыкнул, но, когда Рус оглянулся, его дядя ужеоценивающе оглядывал одного из поверженных. Тот тяжело дышал, зажимал обеимиладонями рану. Глаза его с ужасом следили за приближающимся гигантом, у того изуголков рта текла кровь, а вид был страшен. Бугай поморщился, парень сражалсяслабо, у такого и печень, и мозг как у зайца… уже взялся за луку седла, новзгляд упал на длинные густые волосы. В них алели яркие ленточки с мелкимибусинками.

– Красиво, – одобрил он.

Женщина дернулась, когда чудовищный воин приблизился кповерженному с ножом в руке. Сверкнуло лезвие. Парень закричал страшно,отчаянно. Бугай деловито придавил его коленом, хладнокровно провел ножом полбу, за ушами, дернул за волосы. Послышался треск. Бугай выпрямился сокровавленной добычей в руке.

Парень корчился, хватался за страшную, странно лысую голову.Там среди крови вздувались вены, пульсировали, кровь стекала тяжелыми густымикаплями, а Бугай вернулся к коню довольный:

– Сивка мой, ушастенький! Теперь тебя не закусают эти бесовыслепни…

Рус неуклюже взобрался на коня, загнутый передок седламешал, и все мешало. Конь шагнул, и женщина качнулась, ее прижало к егоширокой, как небесная твердь, груди. Он стиснул челюсти, чтобы не взвыть оттоскливого желания швырнуть ее прямо в дорожную пыль и снова насытить своюстрасть.

Из пыльного облака вынырнул покрытый пылью скорченный труп.Немного погодя Рус увидел сразу двух, старика и старуху. Они лежали поперекдороги, обхватив друг друга. Их лица припорошила пыль, но Русу показалось, чтооба и сейчас смотрят с любовью друг на друга.

Чех что-то проворчал, Рус виновато пригнул голову. Ещедальше лежал ребенок, худой и уже голый. Кто-то снял с умершего одежду. Ночивсе еще по-весеннему холодные, другие дети зябнут.

Женщина на его груди завозилась, устраиваясь поудобнее. Онакак чувствовала, что ее спаситель терзается, вдруг да ребенок уцелел бы, еслибы он не отвлек часть сил на бессмысленные для сохранения племени скачки, дракии похищение чужой и ненужной им женщины.

Лех вскрикнул, указал влево. От дороги поспешно уходил,шатаясь и падая, грузный полуголый мужчина.

– Кровавая Секира! – вскрикнул Лех.

Человек упал, попробовал подняться, но руки подломились, онпополз, яростно извиваясь, как ящерица. Лех поспешно повернул коня в егосторону. Чех обронил мертвым голосом:

– Оставь.

– Но это великий воин…

– Оставь, – повторил Чех с такой натугой, будто сдвигалчудовищный валун.

Рус смотрел то на Леха, то на Чеха. Какое-то пониманиешевельнулось в душе, но спросил почти враждебно:

– Почему? Он умрет прямо в пыли!

– Но не с женщинами и стариками, – ответил Чехмрачно. – Он хочет умереть по-мужски.

Копыта глухо стучали по твердой как камень земле. Пыльедва-едва успела осесть после повозок, сейчас вздымалась с легкостью, сразузабивала ноздри, обволакивала лицо, проникала в грудь и душила изнутри. Далекаяфигура воина постепенно отдалялась, замирала. Он был жив, но двигался всеслабее. И сил не осталось, и видел с облегчением, что за ним не побежали,не потащат обратно на телегу, не будут поить горьким отваром, сгонять зеленыхмух, а их глаза все равно будут говорить, что он обречен, а они, усталые иизмученные, себе на беду просто затягивают минуты прощания.

– Он так решил, – сказал Чех сурово. –А решение мужчин надо чтить.

Он пришпорил коня. Лех проводил старшего брата взглядомискоса, оглянулся, вид был виноватый. Рус печально молчал.

– Он явно чует, что на этот раз не выжить, – сказал Лехбез всякой нужды. – Говорят, в такое время боги дают человеку видетьмногое. Уже то, что видят сами, а смертным недоступно. Он не хочет, чтобыкопали могилу те, у кого сил не намного больше.

Он объяснял, хорошо понимая, что брату все ясно, как и ему,но больно видеть смерть богатыря, который не просто гибнет в бою – обычноедело мужчин, а ускоряет свою смерть вот так, зная, что останется непогребенным,глаза выклюют вороны, что уже злорадно каркают вблизи, а мясо с костей сдерутголодные волки, а потом разгрызут и размечут по степи кости.