Затрещал телефон. Райли снял трубку, послушал и приказал:

– Тогда уберите его. Нет, лучше за городом, – онповесил трубку. – А потери вторгавшихся групп, Патрик?

– Девяносто восемь человек, восемь бронетранспортеров, семьминометов, четыре вертолета.

– Это плохо. Сплошные убытки.

– Ничего не поделаешь, – сказал я. – Качествопротивовоздушной обороны и оперативность вооруженных сил черномазых повышаются.Это неприятный процесс, но мы бессильны его остановить.

– Плохо, плохо, – он выбрался из-за стола и зашагал покабинету мягкой кошачьей походкой. – Патрик, оставим казенные фразы.Наверху весьма и весьма нами недовольны. На последнем совещании нашудеятельность в глаза назвали игрой в солдатики. Все эти стычки местногозначения, наскоки через границу, неудачные покушения и невзорвавшиеся посылки.Мне предложили, если ничего у нас не изменится, передать Фришу спецнадбавку кассигнованиям.

– Черт знает что, – сказал я. – Из-за тогопереворота, что ли?

– Вот именно.

– Но, в конце концов, эта страна едва ли не меньше нашейстолицы…

– Но это – страна, – сказал Райли. – Государство.Полковник Фриш провел блестящую операцию, приведя к власти в некоемстратегически расположенном государстве дружественное нам правительство, тут жеподписавшее все необходимые соглашения. Звучит? Что по сравнению с этим наширапорты о подожженных магазинах и разгромленных автоколоннах? Нам просто снованапомнят, сколько стоят вертолеты и подготовка командос. Фришу плевать, что этобыл крохотный островок, и начальству плевать. Фриш бегает именинником, будто онсам разгонял тамошний парламент.

– Нас прижмут, – сказал я. – К тому идет.

– Уже прижимают – вот-вот лишат прибавки… Патрик, сейчас насможет спасти только какое-нибудь шумное, громкое дело – война, восстание,переворот. Неважно что, лишь бы это случилось в нашем секторе Африки, лишь быэто получило широкий резонанс, лишь бы мы проявили оперативность. Пусть этувойну наши люди даже проиграют… хотя, конечно, лучше выиграть.

– Я готов рискнуть, – сказал я. – Намажусь ваксой,полечу в Африку и обстреляю из базуки какое-нибудь наше посольство.

Он не улыбнулся в ответ. Посмотрел мне в глаза и медленносказал:

– Еще одна такая шутка, и я пошлю тебя претворять ее вжизнь, честное слово.

Он даже не процитировал что-нибудь подходящее к случаю изКиплинга, и это был вовсе уж скверный признак…

Я ушел от него в расстроенных чувствах и, словно специальнодля того, чтобы окончательно испортить мне настроение, в коридоре мне попалисьдвое парней из отдела Фриша. Эти подонки весело обсуждали во все горло своиповышения и премии, нежно поглаживали новенькие военные ордена на лацканах. Ипредложили мне перебираться к ним, пока есть свободное место: младшегостатистика, правда, но ты не ломайся, Патрик, а то ведь может быть и хуже,понизят Тэда Райли и засунут резидентом в какую-нибудь из неперспективныхстран, а тебя переведут на нижеоплачиваемую подсобную работу, вроде чтенияпереписки конгрессменов, и куда ты тогда денешься, прощай твои мечты оподполковничьих погонах, так что идем к нам, пока не поздно.

Я пожелал им завтра же дождаться демократическогоконтрпереворота и отправился к своим. Там я застал идиллическую картину: Моранувлеченно рассказывал Кастеру, как он вчера увел из незнакомой компаниишикарную девочку, ухитрившись при этом не получить по морде от незнакомойкомпании, перед Берренсом лежал буклет международной автомобильной выставки,Крофт трудолюбиво изготовлял фотомонтаж (голова Берренса и тело обнаженнойдевицы), Паркер болтал по телефону, и сразу видно было, что с подружкой.

Я высказал этим мерзавцам все, что о них думаю, но мерзавцынахально заявили, что они провернули все текущие дела, оприходовали подорванныелинии электропередачи и сожженные мосты, поплакали над сбитыми вертолетами, аесли случилось, наконец, что-то грандиозное, то они готовы сомкнутыми рядамиринуться в бой.

Мне нечем было крыть, пришлось заткнуться и удалиться в свойкабинет. Тут появился Бэйб, и мне, как всегда в таких случаях, захотелосьочутиться на другом конце света. Например, в Китае – потому что Бэйб не знаеткитайского и не сможет расспросить аборигенов, куда я подевался.

Это шестифутовое румяное чудовище – мой дальний родственникпо тетушке Эмилии, и славится он двумя вещами – феноменальной невезучестью иполной неспособностью с ней бороться. Если когда-нибудь случится так, что сорбитальной станции кому-нибудь свалится на голову ведро с краской, то этимнеудачником будет Бэйб, и не спорьте. После того, как он последовательностановился учителем, клерком, полицейским, секретарем политического деятеля,пожарным – и с пугающей регулярностью терял место максимум через неделю послепоступления на него, тетушка Эмилия вспомнила обо мне, а я вспомнил, что по еезавещанию мне полагается шестьдесят тысяч, но в случае моего отказа принятьучастие в судьбе Бэйба денежки могут достаться какому-нибудь приюту дляпрестарелых попугаев. Тетушка Эмилия обожала попугаев.

Я принял в Бэйбе участие. К моему удивлению, он прошел всетесты и испытания и был признан годным для работы в разведке. Я решил было, чтополоса неудач для него кончилась, но последующие события показали, что Фортунаи Бэйб – вещи несовместимые. Райли определил его наблюдать за проживающими внашем городе африканцами, но на этом поприще Бэйб ухитрился за неделю прозеватьтроих из объектов наблюдения, раскрыться перед двумя другими и угодить вполицию как подозрительная личность. Когда он принял негра-швейцара из отеля«Холидей» за сотрудника ангольской разведки и вызвал опергруппу (в результатена полчаса застопорилось уличное движение и восемь пострадавших содрали с нассорок тысяч компенсации), Райли пообещал, что вышвырнет его, если в течениетрех дней от него не будет получено хотя бы строчки по-настоящему дельнойинформации. Обрадовать эта новость могла разве что престарелых попугаев.

– Ну? – спросил я, когда проклятый любимый родственниквошел в кабинет. – Если ты скажешь, что пришел пустой, я тебя повешу налюстре.

– Вешай, – грустно разрешил Бэйб. – Вешай меня,Патрик, ничего у меня нет.

– Послушай, – сказал я. – Мы подозреваем, что этотафриканец в свободное от чтения лекций время работает на свою разведку. Тынеделю таскался за ним и ничего не принес. Ну хоть один разговор, хоть однуфразу, которую можно было бы истолковать двояко? Хоть одну встречу, выглядевшуюподозрительно?

– Ничего нет. Встречается он в основном со своимистудентами.

– О чем говорят?

– Думаешь, я понимаю? Сам скажи, можно ли придать двоякийсмысл такому вот перлу, – он заглянул в блокнот. – «Возможные путипостроения сложных эфиров меняются в зависимости от состава и строения кислотыи спирта». Учти, я еще самое простенькое записал.