Тускло-голубой свет выхватил из темноты впереди множествомаленьких блестящих предметов.

Они были расставлены на низком пьедестале, где для каждогоиз них имелось собственное небольшое углубление. Флаконы размером суказательный палец. Всего их оказалось десять, и каждый был наглухо запечатанвоском. Что находилось внутри, ученый не мог понять, а когда попыталсявсмотреться, оно свернулось, словно не желая показываться на глаза. В Уэлленевозобладал ученый. Присев на корточки — так, чтобы глаза оказались на одномуровне с флаконами, — он снова попытался рассмотреть их содержимое. Углубленияпрочно удерживали флаконы на месте — они не выпали бы из гнезд, даже если быпьедестал перевернулся. Сам пьедестал, кстати, был изготовлен из того жекамнеобразного вещества, что и вся цитадель. Он буквально вырастал из пола.Вряд ли кому-нибудь, за исключением разве что дракона, удастся потревожить этумахину…

— Но что это?

У него появилось почти неодолимое желание коснутьсяближайшего флакона. Желание было отчаянным, неотвязным — и, казалось,принадлежало не ему. Оно было связано с голосом. Тот, кто мысленно разговаривалс ним, желал, чтобы Уэллен коснулся флакона. Он умолял его сделать это. Уэлленподнял руку, собираясь повиноваться, но тут флаконы перестроились на егоглазах.

Перед ним была пентаграмма. Почти такая же, как в замкеПовелителей Мертвых. Судя по всему, он наблюдал за действием какого-то сложногозаклинания, в котором ключевую роль играли запечатанные флаконы, расставленныепо углам пентаграммы. А в центре, вместо одиннадцатого сосуда, помещалсядрагоценный камень чистейшей воды. Он был не похож на бриллиант, и потомуученый сначала не обратил на него внимания, но теперь видел, что камень нарочноогранили таким своеобразным способом. Если здесь все устроено так же, как унекромантов, камень в центре должен быть средоточием…

Но что же во флаконах, использованных для заклинания? Какиесилы карлик заключил в каждый из них?

И что теперь с ними делать?

Побуждение коснуться ближайшего флакона возникло вновь, ноученый не поддался. Прикосновение к магической конструкции, созданнойкем-нибудь наподобие Серкадиона Мани, может закончиться весьма и весьмаплачевно. На карту была поставлена его собственная жизнь, не говоря уж о жизниЗабены. Она тоже все еще была где-то в цитадели. Возможно, в плену убессмертного карлика.

В плену…

Ученый ощутил леденящий холод. Возмущение и отчаяниепотрясли его до глубины души. Пока он боролся с чувствами, в голове его сновазазвучала мольба.

Да их там много! — подумал ученый.

Много… душ?. , в плену… в плену! Уэллен, набравшисьсмелости, наклонился к переднему флакону.

Нет, не душа. Сознание. Разум.

Десять.

— Защити меня лорд Дразери! — пробормотал он, сбиваясь назнакомые с детства слова.

Вот, значит, на что намекал Сумрак! Вот что скрюченныйкарлик проделывал с теми, кого приглашал внутрь!

У него ничего не пропадает зря! Он сам это говорил!

Как же ему это удалось? Забирал воспоминания, как забрал иху самого Уэллена, тела использовал для своих колдовских нужд… Нет, тела, должнобыть, в последнюю очередь, иначе сознание будет повреждено — а возможно, ивовсе уничтожено.

Когда предположения сделались чересчур абсурдными, Бедлампостарался — без особого успеха — отодвинуть их в сторону и сосредоточиться насосудах. Внутри было что-то — не вполне белое, не вполне жидкое — прячущееся отего взора. Во всех флаконах — одно и то же.

Глубоко вздохнув, Уэллен дотронулся до ближайшего.

Прошуумоляюразбейдетиотецпомогимуж…

Вскрикнув от неожиданности, Уэллен отдернул руку. — Полегче!— прикрикнул он на разум, заключенный в сосуде. — Я же не могу так быстро…

Воспоминания и слова продолжали путаться в голове. Пожалуй,разуму, запертому во флаконе, тоже нелегко было понимать ученого.

Разбей, — вспомнил Уэллен. — Он сказал: разбей…

Что разбить? Флакон? Но тогда сознание погибнет…

Он покачал головой. Нет, не погибнет. Все десятеро ужемертвы, им просто не дают упокоиться в мире. Сколько же времени терпят онитакую муку? Конечно, со временем сгорит и разум, но вот сейчас, на его глазах,они бьются в агонии, Бедлам чувствовал это. И не только тот, которого онкоснулся, но — все, до единого!

Ученый хотел бы задать пленным множество вопросов, однаколюбое промедление только добавит им мук, которых, по милости Серкадиона Мани,они и без того натерпелись достаточно.

Прикосновение к флакону показало, что его невозможновысвободить из гнезда в пьедестале. Значит, требуется что-то твердое, чтобыразбить их. Поблизости ничего подходящего не было. Как бы ни хотелось Уэлленупоскорее избавить бессмертных пленников от дальнейших страданий, бить стеклоголыми руками не стоило.

В раздумье он опустил глаза и вспомнил о своих сапогах.Подошвы их были твердыми и тяжелыми — сапоги шились специально для опасного,долгого путешествия. Удобные, но увесистые, на невысоком каблуке, заказанном,надо признаться, в суетном стремлении прибавить себе немного росту.

Отступив на шаг, Уэллен смерил взглядом пьедестал. Еслитолько повыше поднять ногу…

Стараясь не потерять равновесия, он изо всей силы ударилкаблуком но флакону.

Осколки брызнули во все стороны.

Над остатками флакона поднялось что-то вроде струйки дыма.Она обвилась вокруг головы ученого, и уши его наполнил тонкий дрожащий звук.Перед взором Уэллена на миг возникло призрачное лицо женщины — больше он ничегоне успел разглядеть. Впрочем, это могло просто почудиться… Потом дым свился вколечко и без лишних эффектов растаял.

Ученого захлестнула волна чувств — целая буря мольбы инадежды тех, кто еще оставался в заточении. Легкость, с которой удалосьосвободить первого, немало удивила Уэллена. Впрочем, Серкадион Мани вряд липредполагал, что кто-то чужой сможет пробраться сюда. Уэллен подозревал, чтоглавной причиной его появления здесь были как раз те, кому он собирался помочь.Присутствие Короля-Дракона, вероятно, позволило им обрести некоторую свободу идействовать но своему усмотрению.

Встав поудобнее, Уэллен снова занес ногу. Теперь онприцелился так, чтобы разбить не один флакон. Чем скорее он покончит со всемэтим, тем лучше.