Они несколько мгновений не двигались, но вот возвращающийсяхоровод снова налетел на них, захватил, развел. Девушка быстро отвернулась иубежала, неловко пытаясь присоединиться к танцующим. Оглянулась. Только одинраз.

Беллетэйн…

«Что я здесь делаю?»

Во мраке заискрилась звезда, замигала, приковала взгляд.Медальон на шее ведьмака дрогнул. Геральт непроизвольно расширил зрачки, безтруда пробил взглядом тьму.

Женщина не была кметкой. Кметки не носят черных бархатныхплащей. Кметки, которых мужчины несли либо тянули в заросли, кричали, хохотали,трепыхались и сопротивлялись, как форели, которых вытаскивают из воды. И ниодна из них не вела во мрак высоких, светловолосых парней в развевающихся рубахах.Эта – вела.

Деревенские девушки никогда не носят на шее бархоток иусеянных бриллиантами обсидиановых звезд.

– Йеннифэр…

Неожиданно расширившиеся фиолетовые глаза, горящие набледном треугольном лице.

– Геральт…

Она отпустила руку светловолосого херувима с грудью,блестевшей от пота, словно надраенная медная пластина. Парень покачнулся, упална колени, водил головой, оглядывался, моргал. Медленно встал, глянул на нихничего не понимающим, растерянным взглядом, потом нетвердыми шагами пошел ккострам. Чародейка даже не посмотрела ему вслед. Она пристально глядела наведьмака, а ее рука сильно стискивала край плаща.

– Приятно снова встретиться, – сказал он свободно.И тут же почувствовал, как улетучивается возникшее было между ними напряжение.

– И верно, – улыбнулась она. Ему казалось, что вэтой улыбке было что-то вымученное, но уверен он не был. – Весьма приятнаянеожиданность, не отрицаю. Что ты тут делаешь, Геральт? Ах… Прости, извини забестактность. Ну конечно, то же, что и я. Ведь это Беллетэйн. Просто ты поймалменя, так сказать, на месте преступления.

– Я тебе помешал.

– Переживу, – засмеялась она. – Ночь некончилась. Захочу, увлеку другого.

– Жаль, я так не умею, – сказал он, с большимтрудом изображая равнодушие. – Только что одна увидела при свете мои глазаи сбежала.

– Под утро, – сказала Йеннифэр, улыбаясь всеискусственнее, – когда они совсем уже ошалеют, им это станет безразлично.Еще найдешь какую-нибудь, не волнуйся…

– Йен… – слова застряли у него в горле. Онисмотрели друг на друга долго, очень долго, а красный отсвет огня играл на ихлицах. Йеннифэр вдруг вздохнула, прикрыв глаза ресницами.

– Нет, Геральт. Не надо начинать…

– Это Беллетэйн, – прервал он. – Ты забыла?

Она, не торопясь, подошла, положила ему руки на плечи,медленно и осторожно прижалась к нему, коснулась лбом груди. Он гладил ееволосы цвета воронова крыла, рассыпавшиеся локонами, крутыми, как змеи.

– Поверь, – шепнула она, поднимая голову. – Яне задумалась бы ни на миг, если б дело было только… Но это бессмысленно. Все начнетсязаново и кончится тем же, что и раньше. Это бессмысленно…

– Разве все должно иметь смысл? Это Беллетэйн.

– Беллетэйн, – она отвернулась. – Ну и что?Что-то ведь привело нас к их кострам, к этим веселящимся людям. Мы собиралисьплясать, безумствовать, слегка задурманиться и воспользоваться ежегодно царящейздесь свободой, неразрывно связанной с праздником повторяющегося цикла природы.И пожалуйста, мы встречаемся после… Сколько же прошло… Год?

– Год, два месяца и восемнадцать дней.

– Как трогательно. Ты специально?

– Специально, Йен…

– Геральт, – прервала она, резко отстраняясь иподнимая голову. – Скажем ясно: я не хочу.

Он кивнул в знак того, что сказано достаточно ясно.

Йеннифэр откинула плащ на спину. Под плащом была оченьтонкая белая блузка и черная юбка, стянутая пояском из серебряных звеньев.

– Не хочу, – повторила она, – начинатьсначала. А сделать с тобой то, что я собиралась сделать с тем блондинчиком… Потем же правилам… Это, Геральт, кажется мне каким-то неладным. Оскорбительным идля тебя, и для меня. Понимаешь?

Он снова кивнул. Она поглядела на него из-под опущенныхресниц.

– Не уйдешь?

– Нет.

Она немного помолчала, беспокойно пошевелила пальцами.

– Ты обиделся?

– Нет.

– Тогда пойдем присядем где-нибудь подальше от гомона,поболтаем немного. Потому что, видишь ли, я ведь рада нашей встрече. Серьезно.Посидим… Хорошо?

– Хорошо, Йен.

Они отошли во мрак, в заросли вереска, к черной стене леса,обходя свившиеся в объятиях пары. Чтобы найти место только для себя, импришлось уйти далеко. Сухой холмик, помеченный стройным, словно кипарис, кустомможжевельника.

Чародейка расстегнула брошь плаща, тряхнула им, расстелилана земле. Он сел рядом с ней. Ему очень хотелось ее обнять, но из упрямства онне сделал этого. Йеннифэр поправила глубоко вырезанную блузку, проницательновзглянула на него, вздохнула и обняла. Можно было этого ожидать. Чтобы читатьмысли, ей приходилось напрягаться, но намерения она улавливала непроизвольно.

Они молчали.

– Эх, – сказала она вдруг, отодвигаясь. Подняларуку, выкрикнула заклинание. Над их головами взлетели красные и зеленые шары,разрываясь высоко в небе. Они распускались разноцветными пушистыми цветами. Состороны костров долетел смех и радостные восклицания.

– Беллетэйн, – грустно сказала она, – МайскаяНочь… Цикл повторяется. Пусть радуются… если могут.

В округе были и другие чародеи. Вдалеке врезались в небо триоранжевые молнии, а с другой стороны, из-за леса, взвился настоящий гейзеррадужных, кружащихся метеоров. Люди у костров громко и изумленно ахали,кричали. Геральт сдержанно гладил локоны Йеннифэр, вдыхал аромат сирени икрыжовника. «Если я слишком сильно буду ее желать, – подумал он, –она почувствует и обидится. Нахохлится, ощетинится и оттолкнет меня. Я спрошуспокойно, что у нее слышно…»

– Ничего у меня не слышно, – сказала она, а в ееголосе что-то дрогнуло. – Ничего такого, о чем стоило бы говорить.

– Не надо, Йеннифэр. Не читай меня. Это смущает.

– Прости. Я непроизвольно. А у тебя, Геральт, чтонового?

– Ничего. Ничего такого, о чем стоило бы говорить.

Помолчали.