Усилием воли заставила себя замолчать. Она знала, чтособирается спросить, но не хотела, чтобы вопрос прозвучал вслух и повис ввоздухе: «Это происходит до сих пор?»

Она забралась под душ, отрегулировала воду до самой горячей,какую выдерживало тело, затем схватилась за мыло. С особенной тщательностьюпринялась оттирать руки, стараясь удалить даже мельчайшие следы мареновых пятенс пальцев и из-под ногтей. Затем принялась мыть голову, напевая. Курт предложилей в качестве вокальных упражнений исполнять детские песенки в разныхтональностях и голосовых регистрах, и именно этим она и занялась, стараясь неповышать голоса, чтобы не потревожить соседей. Когда спустя пять минут Розивышла из душа и взяла полотенце, ее тело приобрело вид обычной человеческой плоти,утратило прежнее сходство с неуклюжим сооружением из колючей проволоки и битогостекла. Да и голос восстановился почти до нормального.

Рози начала было натягивать джинсы и футболку, затемвспомнила, что Робби Леффертс пригласил ее на ленч, и переоделась в новую юбку.Потом уселась перед зеркалом, чтобы заплести волосы в косу. Работа продвигаласьмедленно, потому что болели и спина, и руки, и плечи. Горячая вода улучшилаположение, но не исправила его окончательно.

«Да, для своего возраста это был довольно крупный ребенок»,— подумала она мимоходом, настолько увлеченная процессом придания своим волосамправильной формы, что ее мозг не отреагировал на мысль. Но потом, когда ужеприближалась к концу, глянула в зеркало и увидела нечто, от чего ее глаза мгновенноокруглились. Все остальные мелкие несоответствия утра мгновенно улетучились изсознания.

— О Боже! — произнесла она слабым сдавленным голосом.Поднявшись, пересекла комнату, с трудом переставляя бесчувственные, какпротезы, ноги.

Во многих отношениях изображение на полотне оставалось такимже. Светловолосая женщина с косой, свисающей вдоль спины, по-прежнему стояла навершине холма, но теперь ее поднятая левая рука действительно заслоняла глазаот солнца, потому что нависавшие над холмом грозовые тучи исчезли. Небо надголовой женщины в коротком одеянии приобрело выцветший голубоватый оттенок, какпосле дождя в душный июльский день. Вверху кружило несколько темных птиц,которых раньше не было, но Рози не обратила на них внимания.

«Небо голубое, потому что ливень закончился, — решила она. —Он прошел, пока я находилось… ну… пока я находилась в другом месте».

Все ее воспоминания о том — другом — месте сводились к двумощущениям: там было темно и страшно. Этого оказалось достаточно; она не желалавспоминать еще что-то и подумала, что, наверное, ей совсем не хочется делатьдля картины новую раму. Она поняла, что передумала, что завтра не станетпоказывать картину Биллу, даже не обмолвится о ней ни единым словом. Будетплохо, если он заметит, что мрачное предгрозовое небо превратилось вподсвеченный ленивыми лучами солнца голубой небосклон, да, но еще хуже, если онсовсем не обнаружит перемен. Тогда останется только одно объяснение: она сошлас ума.

«И вообще, я теперь совсем не уверена, что мне нужна этакартина. Она меня пугает. Хочешь услышать веселенькое предположение? Мнекажется, в ней живут привидения».

Рози подняла холст без рамы, неловко держа его за краяладонями и не давая сознательной части разума пробиться к мысли, (осторожнее,Рози, не упади в нее) заставившей ее обращаться с картиной с такойосторожностью. Справа от выходящей в коридор двери располагался небольшойвстроенный шкаф, пустой до сих пор, если не считать пары туфель без каблуков,которые были на ней, когда убежала от Нормана, и нового дешевого синтетическогосвитера. Чтобы открыть дверь шкафа, ей пришлось опустить картину на пол (разумеется,она запросто могла бы зажать ее под мышкой, освободив другую руку, но почему-тоей не захотелось прижимать картину к себе). Открыв дверцу шкафа, Рози сноваподняла картину и какое-то время смотрела на нее, не мигая. Солнце. Эта новаядеталь, которой прежде не было… И большие черные птицы в небе над храмом, ихтоже, вероятно, не было, но не произошли ли в картине еще какие-то изменения?Ей казалось, что произошли, и она неожиданно подумала, что не может обнаружитьих, потому что дело не в новых деталях, а в исчезновении старых. Чего-то нехватало. Чего-то…

«Я не хочу знать, — торопливо сказала она себе. — Я дажедумать об этом не желаю, честное слово».

Честное слово. И все же она испытывала сожаление отсобственных мыслей, от своего изменившегося отношения к картине. Рози ужепривыкла считать ее чем-то вроде талисмана, приносящего удачу. И в одном былаабсолютно уверен»: именно мысли о Мареновой Розе, бесстрашно стоящей на вершинехолма, помогли превозмочь себя в первый день записи на студии, когда онаумирала от охватившей паники. Поэтому Рози не хотела испытывать неприятныечувства к картине, и тем более бояться ее… и все же боялась. В конце концов,изменение погоды на старых, написанных маслом полотнах — далеко не заурядноеявление, а количество изображенных на них предметов не должно ни увеличиваться,ни уменьшаться, как происходит на киноэкране, когда кто-то из зрителейзаслоняет луч проекционного аппарата. Она не представляла, как в конце концовпоступит с картиной, но знала, что остаток сегодняшнего дня и уикэнд тапроведет в заточении: в шкафу в компании со старыми туфлями и новым свитером.

Рози сунула картину в шкаф, прислонив к стене (подавивжелание повернуть картину так, чтобы та смотрела в стену), и закрыла дверцу.Покончив с этим неприятным делом, натянула свою единственную приличную блузку,подхватила сумочку и вышла из комнаты. Шагая по длинному, не очень чистомукоридору, ведущему к лестнице, Рози услышала шепот, поднявшийся с самого днасознания: «Я плачу». Она остановилась у лестничной площадки — ее охватила такаясильная дрожь, что едва не выронила сумочку, и на мгновение правую ногупронзила боль от колена до ягодицы, словно мышцу свело судорогой. Затемощущение прошло, и она быстро спустилась на первый этаж.

«Я не хочу об этом думать, — говорила себе, шагая по улице кавтобусной остановке. — А если не хочу, то мне и не надо думать, совершенноопределенно не желаю этого. Лучше буду думать о Билле. О Билле с егомотоциклом».

Размышляя о Билле, добралась до работы и сразу же окунуласьв мрачный мир книги «Убей все мои завтра», а во время обеденного перерывавремени вспомнить о женщине на картине не было вовсе. Мистер Леффертс привез еев крошечный итальянский ресторанчик под названием «Делла Феммина», самый уютныйиз всех ресторанов, в которых ей довелось побывать, и, пока она ела дыню,предложил, выражаясь его же языком, «более солидное деловое соглашение». Всоответствии с контрактом она будет получать восемьсот долларов в неделю напротяжении двадцати недель или до завершения работы над двенадцатью книгами, взависимости от того, что закончится раньше. Не тысячу в неделю, которой, помнению Роды, она заслуживает, однако Робби пообещал познакомить ее с агентом,через которого Рози сможет наладить контакты с любыми радиостанциями и студиямизвукозаписи, какими только пожелает.