– От адмирала Орио! Он сейчас прибудет к вам вместе с депутатами города Парги. Сему городу грозит участь Превезы, Федор Федорович!

– Где же они?

– Должны прибыть вслед за мной! Их лодка тяжела и плохо выгребает против ветра.

Адмирал внимательно посмотрел на Метаксу.

– Вот видите, Егор Павлович! Прежде чем предаваться гневу, хотя бы справедливому, вы должны были доложить о депутатах. Я попрошу вас вместе с капитаном Сарандинаки встретить их.

Первым в каюту вошел адмирал Орио. Он снял шляпу, едва поднялся на корабль, и шел с непокрытой головой под проливным дождем, как полагалось просителю.

Торопливо пожав ему руку, Ушаков сказал:

– В наши годы, дорогой адмирал, следует быть осторожнее и не ходить под ливнем с открытой головой.

Анджело Орио был человеком дела; он славился смелостью и любовью к риску и притом пламенно ненавидел турок. Говорили, что молодость он провел корсаром. Красивое лицо его выражало уверенность и силу.

– Я прихожу к вам, ваше превосходительство, – твердо произнес он, – чтобы просить за людей, которым можете помочь только вы.

Он поклонился и отошел в сторону, уступив место другим депутатам. Перед Ушаковым склонились в поклоне четыре человека в длинных толстых плащах. Шали, которыми паргиоты обычно обвивают головы, эти люди держали в руках, как шляпы. Один из депутатов, невысокий лысый старик, с трудом разогнул спину. Мокрые от дождя усы и брови его слиплись, глаза, в которых были печаль и усталость, остановились на Ушакове.

Метакса назвал имена депутатов Парги: Анастасий Василас, Панаиоти Зула, Иван Мастраки и Фоти Манияки.

Ушаков указал гостям на кресла и помог сесть старейшему из депутатов – Фоти Манияки.

Польщенный старик заулыбался, затряс головой.

– Город Парга – хороший город, – сказал он, как бы подтверждая, что паргиоты заслуживают самой любезной встречи.

Депутаты заняли места за столом, Ушаков сел против них и приготовился слушать.

Прервал молчание Панаиоти Зула:

– Ваше превосходительство, зная великое сердце ваше, мы пришли к вам от граждан города Парги. Парге угрожает судьба Превезы.

– Расскажите, как это произошло, – сказал Ушаков. Ему надо было знать подробности падения Превезы и заодно подумать об ответе на просьбу, с которой, несомненно, прибыли депутаты Парги.

Панаиоти Зула рассказал об отчаянном сопротивлении французского гарнизона, о том, что янычары Али-паши, ворвавшись в город, разгромили его, сожгли и умертвили почти всех жителей. Только некоторым удалось бежать. На глазах самого Али-паши были обезглавлены три тысячи горожан. Янычары еще раз показали себя варварами. Они сгоняли людей на площадь, а там перебивали им колени, выворачивали суставы и только после того рубили головы.

– Да, вот как это было, – безнадежным тоном сказал Иван Мастраки.

Он не произнес больше ни слова, ибо был уверен, что из посольства к русскому адмиралу ничего не выйдет. Об этом он говорил и в совете Парги, когда его выбирали в депутаты. Он полагал, что когда борются великаны, то малым людям и малым народам не останется ничего, кроме покорности перед неисповедимой и страшной судьбой. Неверие и суеверие очень тесно переплелись в его голове. Мастраки был твердо уверен, что адмирал Ушаков не захочет ссориться с Али-пашой из-за какой-то маленькой Парги. Он думал, что в положении паргиотов надо надеяться только на чудо.

– Вы ничего не слыхали об участи нашего консула в Превезе Ламброса? – помолчав, спросил адмирал.

– Он схвачен Али-пашой и брошен в темницу, – поспешно ответил Мастраки в надежде, что русский адмирал не потерпит такого обращения с консулом и обуздает кровавого деспота.

Анастасий Василас глянул на адмирала горящими гневом и отчаянием глазами.

– От нашего города останутся камни и пепел! Никто не выйдет из него живым, так сказал Али-паша! А он в подобных вещах держит свое слово.

– Успокойтесь, Василас, – обратился к нему Панаиоти Зула. – Я все скажу.

Василас ударил кулаком по своему колену.

– Мы погибнем, как погибла Превеза!

– Но ведь вы можете сдать город, – заметил Ушаков.

– Ежели мы будем сопротивляться, город будет сожжен и жители перебиты. Ежели мы сдадим его, мы будем уведены в рабство и уничтожены. Нам не из чего выбирать, господин адмирал! – снова воскликнул Василас.

– Чего же хотите вы?

Депутаты поднялись.

– Я говорю от имени всех граждан города Парги! – торжественно заявил Панаиоти Зула. – Именем Бога, господин адмирал, именем тысяч людей, которые ждут смерти, мы просим вас защитить Паргу и приобщить паргиотов к числу подданных российского императора.

Ушаков молчал. Слышны были шум ливня да прорывавшиеся сквозь него звуки канонады. Она усилилась. Крупные капли с тупым стуком падали с потолка на ковер. Вспышки молний освещали бледные лица депутатов и стоявших у дверей офицеров.

– Город Парга, – сказал Орио, – всегда был на одном положении со всеми городами островов. Он входил в состав венецианских владений и имел те же права, что и мы.

– Али-паша угрожал отрубить голову Ламбросу, – прибавил Иван Мастраки.

Все поняли, что эти слова подобны действиям утопающего: попытка так связать интересы русского адмирала с интересами паргиотов была неудачна. Она не могла повлиять на него.

– Россия предприняла эту войну единственно для того, чтобы освободить Ионические острова и Италию от посягательств французов, – произнес Ушаков и, встав из-за стола, решительно объявил: – Мой государь не уполномочил меня приобретать для России новые земли и новых подданных. К великому моему прискорбию, я не могу удовлетворить просьбу жителей города Парги.

Он посмотрел в пространство поверх голов депутатов, чтобы не видеть их осунувшихся, помертвевших лиц, и встретил отчаянный взгляд Метаксы. В глазах лейтенанта было выражение такого горя, словно сейчас, сию минуту, он хоронил навсегда самые заветные свои надежды и терял самого близкого, самого дорогого человека.

Капитан Сарандинаки кусал и втягивал в рот изуродованную верхнюю губу.

Депутаты Парги стояли, склонив головы и опустив до полу пестрые шарфы. Руки Фоти Манияки мелко дрожали.

– Господин адмирал, – негромко произнес Панаиоти Зула, – если так, то у нас нет другого исхода, как умертвить семьи наши, дабы спасти их от рабства и позора. Сами же мы умрем, защищая свой город… ежели слово ваше есть слово для нас последнее. Но, может быть, вы все же пощадите жизнь наших детей. Приговоренные к смерти не теряют надежды до конца.

И Панаиоти Зула опустился на колени. То же самое сделали Анастасий Василас, Фоти Манияки, Иван Мастраки, адмирал Анджело Орио.

Ушаков быстро зашагал мимо них по каюте, из конца в конец, стараясь унять волнение и поспеть за мыслями. Он никогда не представлял себе, что мысли могут лететь с такой бешеной быстротой. За несколько мгновений он передумал столько, сколько хватило бы на долгие часы: