– Я облегчу тебе вторую половину пути, – сказал он. – Обратная дорога не станет короче, но будет не столь тяжела, пройдешь ее вдвое быстрее.

Азор, не понимая, превратился в слух. Перепонки в ушах натянулись, как кожа на барабане. Глаза расширились. Губы от волнения пересохли. Йешуа положил на его плечо руку, и перед глазами Азора поплыло. Любопытные селяне, наблюдая, окаменели. Кожа на лице Йешуа натянулась, как пергаментная бумага, жилы вздулись, словно от физического усилия. Длилось это недолго. Наконец он убрал руку с плеча:

– Иди, Азор. Твоя боль в прошлом. Ты больше не калека. Дыхание Азора дрогнуло, зрачки вспыхнули лихорадочным блеском, сухой язык что-то невнятное прошелестел. Кособочась, как привык, дернулся и ощутил, что боли нет. Но он уже давно отвык ходить прямо, потому замешкался, заволновался и даже испугался, заметался глазами по селянам. Мозг на время отключился, а когда способность мыслить вернулась, не поверил себе самому: он двигался по земле без напряга, без боли, как давным-давно в детстве. И понесся по селению, словно ошпаренный, без оглядки, не разбирая дороги.

Селяне взволнованно зашевелились и заговорили. Глава общины на крылечке раскрыл от удивления рот и так не трогался с места до тех пор, пока не сообразил, что выглядит смешно. Затем подхватил полы одежды и шустро шмыгнул в двери синагоги. Мария Магдалина, стоявшая возле Йешуа обок с Андреем, чуть улыбнулась, понимая, какая дорога назад предстоит им всем. Азор пропал с глаз, а Андрей нагнулся к ее уху, шепнул:

– Опасно возвращаться к Ерушалаиму, фарисеи обещали забить Йешуа камнями. Давно ли едва ноги унесли? Напомни ему.

– Я не забыл, – неожиданно отозвался Йешуа. – Но если все помнить и всего бояться, тогда и собственная тень станет пугать. Фарисеи и саддукеи сотрясают угрозами воздух, как сейчас делал глава общины. Ну и пускай сотрясают.

Андрей неуклюже помялся подле Марии, смущенно почесал затылок и незаметно отодвинулся. Мария молчала. Йешуа поглядел на плотно сбившиеся серые домики, за которыми скрылся Азор, и негромко произнес, вспомнив о его брате:

– Нельзя оставлять добро без ответа.

От кучки селян отделились двое в длинных из овечьей шерсти одеждах. И кряхтя, испытывая неловкость, оглядываясь на остальных, смущенно подступили к Йешуа. Поджимая губы, кашлянул и выступил вперед селянин с крупной родинкой на впалой щеке, видневшейся сквозь редкую бородку:

– Йешуа, если тебе нужен ночлег в селении, хотя в наших домах немного места, мы потеснимся, чтобы приютить тебя со спутниками под кровлями.

– У нас не ахти какая пища, – продолжил второй, пощипывая мозолистыми пальцами густую бороду и кивая на селян за спиной, – детей у каждого не по одному и не по двое. Но тебя и твоих спутников накормим, не ударим в грязь лицом. Мы видели, ты пожалел калеку. Ты добрый человек. Мы не хотим, чтобы ты думал, что мы скупы и бессердечны, что испугались слов главы общины.

– Я и не думаю так, Ламех, знаю, вы – добрые люди, не стану обижать своим отказом.

Ламех сдержанно не показал вида, что приятно удивился, услыхав свое имя. Потупился, разгладил черную бороду, сипловато прокряхтел:

– Тогда чего стоим? Веди своих спутников за нами, покажем дома, где под кровлями дадут ночлег.

Азор в это время выбежал из селения и во весь опор, не разбирая дороги, пустился к своему дому. Путь был неблизкий, но здоровые ноги несли как на крыльях. От возбуждения голод притупился, жажда не томила. Он поглядывал на солнце, оно катилось к закату, и думал, что на ночь придется расположиться где-нибудь на обочине. Шел до самой темноты, пока глаза не перестали разбирать дорогу, а усталость не свалила в траву.

Прошло несколько дней. Два дня, как Азор вернулся в селение. Но порадовать брата хорошими новостями не успел. Тот лежал без чувств, бредил, никого не слышал, никого не узнавал. Надежда на его выздоровление таяла на глазах. И все домашние уже не смотрели на Азора с радостным восторгом, прятали взгляды, и словно осуждали за то, что тот вернулся со здоровой ногой, а брат не получил ожидаемой помощи. И никто уже не верил, что получит.

Еще через день здоровье брата резко пошло на убыль. Он стал хрипеть и задыхаться. А к обеду медленно затих.

И завыли женские голоса плакальщиц. Потом совершили омовение, одели в саван, надели шапку, прикрыли лицо. Вечером, когда солнце поплыло к горизонту, вынесли из дома и под причитания плакальщиц понесли за селение к месту погребения в пещере.

На Азоре не было лица. Он уже хотел, чтобы вновь к нему вернулась хромота, чтобы никто безмолвно не порицал за смерть брата, словно только он виновен в ней, чтобы мог открыто смотреть в глаза людям. Плелся сбоку, опустив голову и мучаясь от мысли, что Йешуа обманул.

Когда миновали окраину и до пещеры оставалось рукой подать, из-за холма по дороге навстречу вышли несколько путников, впереди всех Азор разглядел Йешуа. Внутри екнуло от горечи, и он обреченно прошептал:

– Ты не успел, Йешуа, не следовало обещать.

Солнечный диск, приближаясь к горизонту, ярко осветил даль. А на холмы вокруг, на селение и дорогу медленно начали опускаться сумерки.

Йешуа остановился, оперся на потертый посох и стал поджидать траурную процессию.

Мария справа от него притихла, всматриваясь в людей, печально несущих тело. Рядом с нею переминались Иуда Иш-Кериййот и Симон Петр.

Слева от Йешуа сомкнулись Андрей, Фома, Филипп и Фаддей, а чуть отстав – остальные спутники.

Процессия приблизилась и застыла.

Азор скованно протопал в голову шествия, с укором поглядел в глаза Йешуа, сказал с унынием в голосе:

– Все надеялись, что ты успеешь, Йешуа, но смерть брата опередила тебя. Она никого не спрашивает, когда ей приходить, и никому не говорит, когда придет.

– Не огорчайся, Азор, – откликнулся Йешуа, отрываясь от посоха и передавая его в руки Андрею, – никто никого опередить не может, если ему не предначертано быть первым. Тебе не в чем оправдываться, ты сделал все, что должен.

– Я обманул родственников, – грустно с упреком выдохнул Азор, – я обещал им, что ты обязательно придешь и поможешь брату.

– Я сдержал свое слово, я пришел, – ответил Йешуа. – Как обещал: до Пасхи. Ты никого не обманул.

– Только брата больше нет, – печально прошептал Азор, и на глаза ему навернулась скупая слеза.

Притихшие было плакальщицы с красными глазами вновь разразились громкими причитаниями.

Йешуа посмотрел на укрытое саваном тело и попросил положить его на землю. Мужчины, которые несли, недоверчиво переглянулись, но выполнили