* * *

Война 1711 года, приведшая к Прутскому походу, была не нужна Петру. Это столкновение между Россией и Османской империей вдохновил Карл. Тем не менее Петр, все еще возбужденный Полтавской победой, уверенно принял вызов и поспешил с приготовлениями. Из Польши было отправлено 10 полков русских драгун на охрану границы с османами. Шереметеву с 22 пехотными полками приказали выступить из Прибалтики на Украину. Для обеспечения предстоящих боевых операций в стране ввели новый, исключительно тяжелый налог.

25 февраля 1711 года в Кремле состоялась величественная церемония. Преображенский и Семеновский полки стояли в строю на площади перед Успенским собором, а на их красных знаменах были вышиты кресты с древним девизом императора Константина: «Сим знамением победиши!» В соборе Петр торжественно провозгласил священную войну «против врагов Христовых». Царь собирался лично возглавить поход на турок, и 6 марта выехал из Москвы вместе с Екатериной. Но он заболел, и в его письмах звучат разочарование и отчаяние. «Имеем и мы надлежащий безвестный и токмо единому Богу сведомый путь», – пишет он Меншикову. Апраксину было поручено командование в низовьях Дона, включая Азов и Таганрог, и в письме он просил у царя указаний, где ему разместить ставку. Царь отвечал: «Где вам быть, то полагаю на ваше рассуждение, ибо вся та сторона вам вручена и что удобнее где, то учините, ибо мне, так отдаленному и, почитай, в отчаянии сущему, к тому ж от болезни чуть ожил, невозможно рассуждать, ибо дела что день отменяются».

Петр болел тяжело. Он написал Меншикову, что перенес приступ, длившийся полтора дня, и что никогда в жизни не был так болен. Через несколько недель ему стало получше и он смог доехать до Яворова. Там он с удовольствием увидел, что местная польская знать принимает Екатерину почтительно и, обращаясь к ней, называет ее «ваше величество». Сама Екатерина была в восторге. «Мы здесь часто бываем на банкетах и вечеринках, – писала она 9 мая Меншикову, оставленному оборонять Санкт-Петербург. – А именно четвертого дни была у гетмана Синявского, а вчерашнего дни были у князя Радзивилла и довольно танцевали». Затем, касаясь какого-то воображаемого знака царского пренебрежения, она утешала встревоженного князя: «И доношу Вашей светлости, дабы вы не изволили печалиться и верить бездельным словам, ежели со стороны здешней будут происходить, ибо господин шаутбенахт [Петр] по-прежнему в своей милости Вас содержит».

Петр поехал в Яворов, чтобы подписать брачный договор о союзе между его сыном Алексеем и принцессой Шарлоттой Вольфенбюттельской. Представитель герцога Вольфенбюттельского, Шлейниц, так описывал тогда своему господину царскую чету: «На следующий день около четырех часов царь опять прислал за мной. Я знал, что найду его в комнате царицы и что ему доставит большое удовольствие, если я поздравлю царицу с тем, что брак ее обнародован. После того как польский король и наследный принц сделали заявление на сей счет, мне это показалось уместным, а кроме того, я знал, что польский посланник называл царицу „ваше величество“. Войдя в комнату, я, невзирая на присутствие царя, обратился прямо к ней, поздравил от Вашего имени с объявлением о ее браке и вверил принцессу [Шарлотту] ее дружбе и попечению».

Довольная Екатерина просила Шлейница поблагодарить герцога за добрые пожелания и сказала, что ждет не дождется, когда увидит и обнимет принцессу, будущую жену ее пасынка, и спросила, действительно ли царевич так сильно влюблен в Шарлотту, как говорят. Пока Екатерина беседовала с послом, Петр в другом конце комнаты рассматривал какие-то математические приборы. Услыхав, что Екатерина заговорила об Алексее, он положил их на стол и подошел, но в разговор не вступил.

«Меня предупреждали, – продолжает Шлейниц в своем письме к герцогу, – что поскольку царь меня едва знает, то я должен первым обратиться к нему. Поэтому я ему сказал, что Ее царское величество спрашивает, очень ли сильно царевич влюблен в принцессу. Я заявил, что уверен, что царевич с нетерпением ждет отцовского согласия, необходимого для полного его счастья. Царь отвечал через переводчика: „Я не хочу откладывать счастье моего сына, но в то же время не хочу совсем лишиться своего собственного счастья. Он мой единственный сын, и я желаю после окончания кампании лично присутствовать на его свадьбе. Она состоится в Брауншвейге“. Он пояснил, что не волен вполне собою распоряжаться, так как его ожидала встреча с врагом сильным и скорым на перемещения, но что он постарается устроить так, чтобы осенью поехать на воды в Карлсбад, а оттуда – в Вольфенбюттель».

Через три дня прибыл свадебный контракт, подписанный герцогом Вольфенбюттельским без изменений. Петр призвал к себе посла Шлейница и приветствовал его немецкой фразой: «У меня для вас отличные новости». Он показал контракт, и когда Шлейниц поздравил царя и поцеловал его руку, Петр сам трижды расцеловал его в лоб и в щеки и велел принести бутылку своего любимого венгерского вина. Зазвенели бокалы, Петр два часа воодушевленно рассказывал о своем сыне, об армии, о грядущем походе на турок. Позднее польщенный Шлейниц писал герцогу: «Я не в состоянии как следует передать Вашему высочеству, с какой ясностью суждений и скромностью царь говорил обо всем».

Уверенность Петра, что кампанию против турок он завершит достаточно скоро, чтобы успеть подлечиться на карлсбадских водах и попасть на свадьбу сына, отразилась и в беседе, которая состоялась тогда же у них с Августом. Саксонский курфюрст еще раз вступил в Варшаву и потребовал вернуть ему польскую корону, а его соперник Станислав бежал вместе с отступавшими шведами в Померанию. Август намеревался преследовать врагов и осадить находившийся у шведов балтийский порт Штральзунд. Петр обещал выделить на поддержку Августа 100 000 рублей и передал под его командование 12 000 русских солдат. Петровский план действий против турок, смелый до безрассудства, состоял в том, чтобы идти в низовья Дуная, переправиться через реку чуть выше впадения ее в Черное море и двигаться по Болгарии на юго-запад до тех пор, пока под угрозой не окажется вторая столица султана, Адрианополь, или даже сам сказочный Константинополь. Русская армия, которую царь собирался взять с собой, была невелика – 40 000 пехоты и 14 000 конницы – по сравнению с полчищами, которые мог выставить против него султан. Но Петр рассчитывал, что, как только он вступит в христианские провинции Османской империи, граничащие с Россией, его встретят там как освободителя и в его армию вольются 30 000 валахов и 10 000 молдаван. Тогда численность его войск достигнет 94 000.

Этот план наступления был отчасти задуман как способ отвести войну от Украины, опустошенной из-за шведского вторжения и предательства Мазепы, где наконец-то хоть ненадолго воцарилось спокойствие. Ведь если бы османская армия вторглась в украинские степи, кто знает, на чью сторону встали бы непостоянные казаки. Переводя боевые действия на османскую территорию, Петр во всяком случае мог не беспокоиться об этом. Уж лучше ему самому сеять смуту среди беспокойных подданных султана, чем испытывать это на себе.

Петр не без оснований ожидал помощи при вступлении армии на земли христианских провинций. Все годы своего царствования он непрерывно получал обращения от представителей православных народов Балкан – сербов, черногорцев, болгар, валахов, молдаван. С тех пор как он нанес султану в 1698 году ощутимый удар и взял Азов, они с новой силой стали лелеять мечту об освобождении и не скупились на обещания. Они клялись, что если на их земли ступит русская армия, то к ней присоединятся местные войска, продовольствия будет вдоволь, поднимется все население. Между 1704 и 1710 годами в Москву четыре раза приезжали сербские вожди, чтобы побудить россиян к действиям. «У нас нет другого царя, кроме православнейшего государя Петра», – говорили они.