Когда Петр достиг зрелости, то усмотрел в антитурецком союзе и в незавершенной войне возможность осуществить свою сокровенную мечту – прорваться к югу и вывести флот в Черное море. Две летние Азовские кампании в 1695 и 1696 годах стали первыми походами русских не против татар, а против настоящей турецкой крепости с гарнизоном из турецких солдат. Удача Петра во второй из этих попыток встревожила султанское правительство: русские военные корабли показались туркам страшнее русских сухопутных ратей. Теперь царь расчистил себе путь в устье Дона и накапливал флот в Таганроге и Азове, однако, пo счастью (с турецкой точки зрения), османские крепости все еще контролировали Керченский пролив и препятствовали выходу этих судов в Черное море.

Именно стремление вновь разжечь страсти, подзадорить союзников по антитурецкой коалиции, а может быть, и найти новых послужило официальной причиной Великого посольства в 1697 году. Мы уже видели, что своих целей царь не достиг. После же того, как союзники подписали с турками мирный договор в Карловице, России как второстепенному участнику конфликта предоставили мириться с турками самой – на таких условиях, какие она сумеет для себя выторговать. Царь, не получивший вожделенных плодов, не простил австрийцам их предательства в Карловице. «Они на меня обращают не больше внимания, чем на пса, – горько сетовал он. – Я никогда не забуду, как они со мной поступили. Я вышел с пустыми карманами».

Хотя Петр не добился всего, чего желал, его победа под Азовом имела далеко идущие последствия. Эта первая победа русских над турками демонстрировала превосходство – пусть только временное и ограниченное по масштабам – над державой, которой московиты прежде всегда побаивались. России повезло, что петровское время, в отличие от былых эпох, не породило великих османских султанов и визирей. Обширная держава к югу от России пребывала в дремоте, но она по-прежнему занимала громадную территорию, обладала несметными ресурсами, и – если бы ее тронули – могла обрушить на своих соседей сокрушительную мощь.

И вот этому-то погруженному в сон, но все равно грозному гиганту Петр в 1711 году бросил вызов, выступив в поход на Балканы.

* * *

К 1710 году тридцатилетнее перемирие с Турцией, подписанное накануне Северной войны, длилось уже десять лет, причем турки соблюдали его даже тогда, когда Петр казался наиболее уязвимым. Этими благоприятными обстоятельствами и царь, и Россия прежде всего были обязаны первому постоянному послу в Константинополе Петру Толстому. Вот каким он предстает на портрете: умные голубые глаза, высокий лоб, кустистые черные брови, седой парик по европейской моде; бритое лицо исполнено спокойствия. Весь облик этого человека дышит энергией, самообладанием, уверенностью в себе, удачливостью.

Все эти свойства и большая доля везения помогли Толстому избежать ловушек, то и дело встречавшихся на пути в его долгой и незаурядной карьере. Он родился в 1645 году[51]в помещичьей семье из числа не самой знатной аристократии; поначалу принял сторону Милославских и горячо поддерживал Софью в ее отчаянном столкновении с молодым царем Петром в 1689 году, но в последний момент перешел на сторону победителей. Петр, не вполне доверяя этому новому приверженцу, послал его управлять отдаленным северным Устюжским уездом. Там Толстому выпало в роли воеводы принимать царя летом 1693 и 1694 года, когда тот ехал в Архангельск и возвращался обратно. Толстой произвел хорошее впечатление, которое позже упрочил своей достойной службой во втором Азовском походе. А в 1696 году он приобрел прочное расположение Петра, вызвавшись ехать в Венецию и учиться строить и водить корабли, хотя дожил уже до весьма зрелых лет и был обременен семейством. Толстой кое-что постиг в морском деле, поплавал по Средиземному морю, но важнее было то, что он научился говорить по-итальянски и освоился с западной жизнью и культурой, – все это пригодилось ему потом на дипломатическом поприще. Проницательный, хладнокровный, умеющий, когда надо рискнуть, выделявшийся среди русских культурой и интеллектом, Толстой стал необычайно полезен для царя. Оценив его по достоинству, Петр возложил на Толстого два самых тяжелых дипломатических поручения за все его царствование: длительную миссию в Константинополь и позднее – операцию по возвращению в Россию царевича Алексея.

Воздавая должное одаренному и преданному слуге, Петр наградил Толстого наследственным графским титулом, однако о былой его оппозиции тоже не забыл. Однажды царь взял старика за голову своими могучими руками и проговорил: «Эх, голова-голова! Не сидеть бы тебе на плечах, не будь ты так умна».

По своему нраву и опыту Толстой как нельзя лучше подходил для роли первого постоянного российского посла при султанском дворе. Он приехал туда к концу 1701 года с инструкциями, которые с незапамятных времен дают всем дипломатам: добиваться, чтобы Турция сохраняла перемирие, сделать все возможное для возбуждения взаимного неудовольствия между Турцией и Австрией, собирать и передавать в Москву сведения о внешних связях и внутренней политике Османской империи, сообщать свое мнение о людях, пребывающих у власти или способных прийти к ней в будущем, и наконец – разведывать, что удастся, о сухопутных и морских военных силах Турции и о мощности турецких крепостей на Черном море. Задание было не из легких, тем более что туркам вовсе не нужен был в Константинополе русский посол. Послы других государств постоянно находились в османской столице, чтобы способствовать коммерции, но Россия с Турцией не торговала, а потому присутствие Толстого вызывало у турок подозрения.

Для начала посол оказался в положении, напоминающем домашний арест. Он писал Петру: «Житье мое им зело не любо, потому что запазушные их враги греки нам единоверны. И есть в турках такое мнение, что я, живучи у них, буду рассеивать в христианах слова, подвигая их против бусурман, для того крепкий заказ грекам учинили, чтоб со мной не видались, и страх учинили всем христианам, под игом их пребывающим, такой, что близко дому, в котором стою, христиане ходить не смеют, и платье грекам одинаковое с бусурманами носить запретили, чтоб были отличны от турок. Ничто им такого страха не наносит, как морской твой флот; слух между ними пронесся, что у Архангельска сделано 70 кораблей великих и чают, что, когда понадобится, корабли эти из океана войдут в Средиземное море и могут подплыть под Константинополь».

Несмотря на все трудности, Толстой добился серьезного успеха. Ему удалось создать сеть информаторов, опираясь отчасти на Православную церковь на территории Османской империи (тут особенно помог патриарх Иерусалимский Досифей), а отчасти – на помощь голландцев, которые прекрасно разбирались в политической путанице при турецком дворе.

Во времена Толстого хитросплетения эти были исключительно сложными. Великие визири сменялись один за другим. Кто-то из них относился к Толстому получше, кто-то похуже, но надежным его положение не было никогда. В 1702 году к власти пришел великий визирь Дальтабан Мустафа, который имел намерение поддержать крымского хана в его желании возобновить войну с Россией. Не жалея денег на подкуп, Толстой сумел довести происки визиря до сведения матери султана, и Дальтабан был смещен и обезглавлен. Следующий визирь был с Толстым осторожнее, но все равно двое янычар несли караул у дверей посла и следили за каждым шагом его.