Удар за ударом обрушивался на короля, одно известие было хуже другого: Левенгаупт сдался под Переволочной, русские войска под командованием Меншикова потоком хлынули на польские земли; Станислав и Крассов отступили; Август нарушил Альтранштадтский договор и вторгся в Польшу, чтобы вернуть себе корону; Дания возобновила войну против Швеции и ввела на ее территорию свою армию. Тем временем петровские войска с победой продвигались по прибалтийским провинциям и уже захватили Ригу, Пернов, Ревель, Выборг. Отчего же Карл не вернулся в Швецию, чтобы взять бразды правления? Прежде всего, добраться туда было совсем непросто, Бендеры лежали в 1200 милях к югу от Стокгольма. Путь через Польшу Карлу был отрезан войсками Петра и Августа. Вспышка чумы заставила австрийцев накрепко закрыть все свои границы. Правда, Людовик XIV неоднократно предлагал переправить Карла в Швецию на французском корабле. Королю-Солнце не терпелось увидеть, как этот шведский «гром небесный» опять примется бесчинствовать в Восточной Европе, за спиною английских, голландских и австрийских соперников Франции. Но Карл опасался попасться в лапы к пиратам. Да если бы он и согласился, чтобы его доставили домой французы, а то и англичане или голландцы – какую плату потребовали бы от него взамен? Почти наверняка королю пришлось бы выступить на стороне своих спасителей в войне за Испанское наследство.

Так или иначе, когда у Карла прошло разочарование из-за невозможности немедленно отправиться в Польшу, он почел за лучшее остаться в Турции. На его взгляд, пребывание в Османской империи открывало для него новые радужные перспективы. Ведь если бы он сумел подвигнуть султана пойти войной на русского царя и вместе с ним предпринять успешное наступление на юге, то, может быть, Петра наконец удалось бы разбить, а к Швеции вернулось бы все, что она потеряла. И начиная с осени 1709 года агенты Карла, Понятовский и Нейгебауэр, окунулись в пучину константинопольских интриг, силясь разрушить то, чего успел добиться Толстой.

Задача у них была не из легких. Турки не хотели воевать, и особенно после того, как разнеслась весть о Полтаве, потрясшая Константинополь. Долго ли осталось ждать, чтобы царский флот появился у входа в Босфор? Перед лицом такой опасности многие советники султана охотно пошли бы навстречу требованиям Петра и выставили бы шведского смутьяна вон из империи. «Король Швеции, – говорится в одном турецком документе того времени, – тяжким бременем лег на плечи Высокой Порты». С другой стороны, в Османской империи существовали горячие сторонники войны с Россией. Главным был ярый ненавистник России крымский хан Девлет-Гирей, по договору 1700 года потерявший право взимать дань с русских. Он и его всадники рвались возобновить опустошительные набеги на Украину, где всегда можно было поживиться богатой добычей и пленниками. К тому же Нейгебауэру посчастливилось снискать расположение матери султана Ахмеда. Воображение этой дамы и раньше поражал легендарный герой Карл XII, а теперь Нейгебауэр красочно ей обрисовал, как ее сын может помочь шведскому «льву [Карлу] пожрать царя».

Но для осуществления планов Карла требовалось еще одно условие. Мало было просто побудить султана вступить в войну – следовало успешно провести кампанию и добиться нужных целей. Карл понимал, что все это станет возможным, только если в Европе появится свежая шведская армия под его началом. Поэтому, когда уже шла мобилизация османского войска, король настоятельно требовал у Стокгольма «обеспечить благополучную и своевременную доставку в Померанию вышепоименованных полков, дабы наше участие в предстоящей кампании не провалилось».

Это требование удивило и даже ошеломило шведский Государственный совет. Еще в ноябре 1709 года, после Полтавы, Дания встрепенулась, нарушила Травендальский мир и возобновила войну со Швецией. Датские войска заняли юг Швеции. Государственный совет столкнулся с прямой военной угрозой, с сокрушительной тяжестью расплаты за уже, казалось, проигранную войну, поэтому королевский указ отправить в Польшу еще один экспедиционный корпус был воспринят здесь как безумие. Карлу сообщили, что выделить войска не представляется возможным.

Словом, по иронии судьбы Нейгебауэр с Понятовским добились от Константинополя того, чего хотели, а Карл от Стокгольма – нет. Османов воевать уговорили, но при этом в наличии не было ни одного из великолепных шведских полков, которые, подобно стальному стержню, скрепили бы ряды турецкой армии и заставили бы всех считаться со шведским королем. И хотя Карл был, бесспорно, величайшим полководцем в пределах Османской империи и кумиром всей турецкой армии, а в особенности янычар, формально он союзником турок не являлся и в подготовке к военной кампании не участвовал. В результате его последний и, возможно, самый верный шанс одолеть Петра рассыпался в прах.

Присутствие Карла в Османской империи тревожило не только турок. С тех пор как он туда явился, Петр через посредство Толстого настаивал на его выдаче или изгнании. Шли месяцы, и тон царских посланий становился все жестче, что сыграло на руку партии сторонников войны в Константинополе и Адрианополе. Когда же царь категорически потребовал, чтобы султан до 10 октября 1710 года ответил на запрос по поводу выдворения Карла из Турции, его заявление сочли оскорбительным для достоинства Тени Аллаха. Эта капля переполнила чашу. Султан наконец внял уговорам крымского хана, шведов, французов и собственной матери: 21 ноября на торжественном заседании Дивана было провозглашено, что Турция объявляет войну России. Первым пострадал Толстой. По турецким законам в военное время послы утрачивали дипломатический иммунитет – Толстого схватили, сорвали с него почти всю одежду, усадили на старую клячу и провезли по улицам к месту заключения, Семибашенному замку.

С объявлением войны пост великого визиря занял Мехмет Балтаджи, для того и назначенный, чтобы воевать с Россией. Это был довольно странный выбор – современник описал Балтаджи как тупоумного и бездарного старого педераста, никогда не знавшего толку в военном деле. Тем не менее он отважился начать наступление. Той же зимой легкой, подвижной коннице татарского хана предстояло, собравшись с силами, ударить из Крыма на север, по Украине, чтобы разжиться на казацких землях пленниками и скотом и вознаградить себя за все десять мирных лет, когда татары оставались без добычи. Весной главные силы османской армии должны были выступить из Адрианополя на северо-восток. Артиллерию и боеприпасы следовало морем доставить в город Исакча на Дунае. Туда же должны были подойти войска и татарская конница, чтобы вместе составить почти 200-тысячную рать.

В январе татары вторглись в область между средним течением Днепра и верховьями Дона и разграбили ее. Но назначенный Петром новый казацкий гетман Скоропадский оказал им мощное сопротивление и заставил отступить, так что отвлечь на себя крупные силы, как рассчитывал великий визирь, татарам не удалось. В конце февраля на Янычарском дворе подняли бунчуки – знак войны – и отборный 20-тысячный корпус, повесив на плечо сверкающие мушкеты и живописные луки, выступил на север. Главные части шли медленно и добрались до Дуная только к началу июня. Тут сняли орудия с кораблей и поставили на лафеты, сформировали обоз, и вся армия переправилась на восточный берег реки.

Пока турецкое войско собиралось на Дунае, великий визирь послал Понятовского, который представлял Карла при дворе султана, в Бендеры – пригласить Карла участвовать в походе, но лишь в качестве гостя великого визиря. Искушение было сильно, король сначала едва не поддался ему, но потом решил воздержаться. Как монарх он не мог примкнуть к армии, которую возглавлял не он сам, особенно же если командующий уступал ему рангом. Это решение, по-видимому, стало роковой ошибкой Карла.