Эту записку Понятовский написал в полдень 11 июля. Всадник приехал в Бендеры вечером 12-го. Карл не стал терять ни минуты. Ему оседлали коня, и в 10 вечера он уже скакал сквозь тьму в сторону Прута, протекавшего в 50 милях. В три часа пополудни 13 июля, проведя в седле семнадцать часов кряду, Карл внезапно появился возле внешних караулов ставки великого визиря. Он проехал через расположение турецких войск, чтобы взглянуть на кое-как сооруженные русские укрепления, и увидел, как последние русские колонны беспрепятственно выходят из лагеря под конвоем татарских отрядов. От короля не укрылись ни господствующие позиции турецкой артиллерии, ни то, что не требовалось даже штурмовать русских, а лишь подождать несколько дней, чтобы с легкостью пленить изголодавшихся солдат.

Невозможно вообразить, как сокрушался Карл в эту минуту о том, что не присоединился к турецкой армии раньше. Ведь окажись он на месте, чтобы своим авторитетным словом поддержать крымского хана (тот от бессилия плакал, когда великий визирь подписал мирный договор), и все могло бы решиться иначе. Король в молчании проехал мимо турецких солдат, провожавших взглядами русское войско, к шатру великого визиря. Сопровождаемый Понятовским и переводчиком, он без церемоний ввалился в шатер и, как был, прямо в грязных сапогах со шпорами, в изнеможении бросился на диван, возле которого стояло священное зеленое знамя. Вошел визирь вместе с ханом, в окружении офицеров. Карл попросил всех выйти, чтобы он мог поговорить с Балтаджи с глазу на глаз. Оба молча выпили по традиционной чашечке кофе, после чего Карл, всячески стараясь держать себя в руках, спросил, почему великий визирь отпустил русскую армию. «Я добился для Порты достаточных результатов, – спокойно отвечал Балтаджи. – Закон Мухаммеда не велит отказывать врагу, если тот запросил мира». Карл поинтересовался, будет ли султан доволен такой скромной победой. «Я командую армией и сам знаю, когда мне заключать мир», – был ответ.

Тут Карл, не в силах смириться с таким крушением всех надежд, вскочил на ноги и отчаянно взмолился: раз уж его интересам не нашлось места в договоре, так не даст ли ему визирь хотя бы немного турецких войск и несколько пушек, чтобы догнать русских, напасть на них и добиться для всех гораздо большего выигрыша? Но Балтаджи отказал – правоверных не может вести в бой христианин.

Игра окончилась, и Карл потерпел поражение. С этой минуты они с Балтаджи стали смертельными врагами и каждый изо всех сил пытался избавиться от другого. Великий визирь прекратил выплачивать шведам ежедневное содержание, запретил торговцам поставлять им провизию и стал перехватывать королевскую почту. Карл в ответ нажаловался на него султану. К тому же он приказал своим агентам в Константинополе распустить слух, что истинной причиной, по которой визирь дал уйти царю и его армии, была гигантская взятка.

Это мнение привилось и в России. По одной из версий, Екатерина (одни говорят, что без ведома мужа, другие – что с его тайного согласия) приказала Шафирову пообещать великому визирю за свободу царя огромную сумму, в том числе все драгоценности царицы.

С сегодняшних позиций, эти истории кажутся преувеличенными. Балтаджи было обещано 150 000 рублей – сумма немалая; но непохоже, чтобы именно по этой причине он пошел на сравнительно мягкие условия мира. Причин у него и без того имелось достаточно: визирь не был великим полководцем, его армия не хотела воевать, он боялся нового военного столкновения с Австрией и рад был покончить с войной против русских, к тому же ему претила фанатичная ненависть хана Девлет-Гирея к России и хотелось его приструнить. Далее, визирю, несомненно, успели донести, что Карл XII извещен о происходящем и с минуты на минуту явится в лагерь с требованием дать русским решительный бой. А ведь если бы и Карл приехал, и Петр попал в плен, то «в гостях» у Балтаджи оказались бы два могущественных монарха Европы, оба лишившиеся армий и совершенно беспомощные – положение не из легких! О дипломатических последствиях страшно было подумать. Между тем, имея в виду интересы турок, Балтаджи добился того, что требовалось. Все земли, отторгнутые Россией, возвращались султану. Чего еще желать от мирного договора?

Зато Карл ничем не мог себя утешить. Драгоценная возможность воспользоваться подавляющими силами против почти беспомощного врага была упущена – и не просто упущена, а сознательно отброшена. С тех пор, хотя Карл постарался, и небезуспешно, разжечь еще три небольшие войны между царем и османами, такой возможности больше уже не представилось. Полтава осталась решающей битвой в петровских войнах против Карла, и после Прута ничего не изменилось. Петр это понимал не хуже Карла. «Там они держали птицу в руках, – говорил он позднее, – но более это не повторится».

* * *

Великий визирь выиграл сражение на Пруте, однако никто, и уж никак не султан, не собирался его благодарить. И Петр, и Карл потерпели поражение, причем Петр пострадал меньше, чем можно было ожидать, а поражение Карла заключалось в том, что он не получил ничего, хотя мог бы получить все. Союзники Петра, господари Молдавии и Валахии, тоже проиграли, один свои владения, а другой – голову.

Одним из условий заключения мира, с самого начала поставленных великим визирем, была выдача молдавского князя Кантемира. Господарь спрятался под вещами царицы Екатерины в одной из телег, и лишь трое из его людей знали, где он. Поэтому Шафиров мог с чистой совестью сказать визирю, что выдать Кантемира невозможно, поскольку с самого первого дня сражения никто его не видел. Тогда великий визирь махнул рукой, сказав с презрением: «Хорошо, не станем больше говорить об этом. Две великие империи не должны продолжать войну из-за какого-то труса. Он все равно скоро получит по заслугам».

Так Кантемир и двигался с русскими, забрал из Ясс жену и детей и вместе с двадцатью четырьмя знатнейшими молдавскими боярами ушел в Россию с царской армией. Там Петр осыпал его милостями, дал ему княжеский титул и обширные поместья близ Харькова. Его сын поступил на дипломатическую службу и стал русским послом в Англии и Франции. Но княжеству Кантемира, Молдавии, повезло меньше. Балтаджи отдал ее города и деревни татарам на разграбление.

Судьба Бранковяну, господаря Валахии, изменившего сначала султану, а потом царю, обернулась вполне закономерно: турки навсегда потеряли к нему доверие. Господаря предупредили, что в Константинополе зреет враждебность к нему, и он начал переправлять большие суммы денег в Западную Европу, чтобы подготовить себе комфортабельное изгнание, но затянул с отъездом. Весной 1714 года его арестовали и доставили в Константинополь. Там, в день своего шестидесятилетия, он был обезглавлен вместе с двумя сыновьями.

* * *

Договор, подписанный на Пруте, ознаменовал окончание войны, но не принес мира. Петр, удрученный необходимостью расстаться с Азовом и Таганрогом, медлил с их передачей и требовал высылки Карла XII из Турции. Шафиров, поставленный теперь над Толстым как старший русский дипломат в Константинополе, настаивал перед великим визирем на скорейшем изгнании шведского короля из султанских владений. Балтаджи и пытался это сделать: «Чтоб его шайтан забрал, теперь я вижу, что король он только по имени, что он совершенно неразумен и подобен животному, – говорил визирь Шафирову. – Я постараюсь так или иначе отделаться от него». Но ничего не вышло, потому что Карл наотрез отказался уехать, а в это время агенты короля в Константинополе усердно подкапывались под самого Балтаджи. Петр все оттягивал уход из приазовских крепостей и приказал Апраксину не разрушать пока азовские укрепления, а ждать дальнейших указаний. Когда под давлением турок Шафиров дал обещание, что Азов будет сдан через два месяца, царь велел Апраксину срыть стены, но не трогать фундаментов и сберечь точные планы, чтобы в случае новых перемен можно было быстро отстроить крепость.