А Нью-Йорк жил своей жизнью. Богатая публика ходила навечеринки, приемы и балы, и наряды из Зоиного универмага раскупались сбыстротою молнии.

Она даже подумывала арендовать еще один этаж, но боялась,что торопится, что дело может заглохнуть.

— Посмотри, дорогая, какой у тебя успех! —успокаивал ее Саймон. — Твой бизнес никогда не заглохнет.

Если уж тебе удалось запустить это дело на такие обороты,все будет в порядке и дальше. Ты поддерживаешь свою марку за счет качества истиля. И пока и то, и другое у тебя есть, покупатели в магазине всегда будут.

Поверив в его слова, Зоя работала еще усерднее.

В универмаге она пропадала целыми днями, поэтому, когда Сашуснова решили исключить из школы перед самыми рождественскими каникулами,пришлось звонить ей на работу. Они устроили ее в Lycee Francais[13]— небольшую школу, которой руководил один весьма известный француз, недопускавший у себя никаких вольностей; он сам позвонил Зое «пожаловаться намадемуазель». Зоя схватила такси и помчалась на Девяносто пятую улицу умолятьего не исключать ребенка. Оказалось, что Саша прогуливала, курила сигареты ибегала на танцы.

— Вы должны наказать ее, мадам. Вы должны потребоватьот нее строгого соблюдения дисциплины, иначе, мадам, боюсь, мы все однаждыпожалеем, что не сделали этого. — Но после длительного разговора с Зоейфранцуз согласился Сашу не исключать, ей решили дать испытательный срок послерождественских каникул. Саймон, со своей стороны, пообещал, что будет сам каждыйдень отвозить ее в школу, чтобы точно знать, что она не прогуливает уроки.

— Как ты думаешь, может быть, мне надо каждый деньуходить из универмага, когда она возвращается домой из школы? — спросилаЗоя Саймона в тот вечер. Она больше чем когда-либо чувствовала себя виноватой,что на воспитание дочери у нее не хватает времени.

— По-моему, не стоит, — честно сказал ей Саймон,впервые по-настоящему разозлившись на Сашу. — Ей уже четырнадцать лет,может и одна дома посидеть. — И только тут Саймон сообразил, что иногдаЗоя приходит домой не раньше семи. В универмаге всегда было столько дел! Менятьмодели, выписывать спецзаказы… Главное же, клиенты постоянно требовали графинюЗою. «Ты не можешь все делать сама», — часто говорил ей Саймон, но Зоя быладругого мнения, хотя и понимала, что ей следует больше времени уделять детям.Но Николаю почти восемнадцать, а Саша всего на четыре года моложе его, вряд лиих можно все еще опекать.

— Саше ничего не останется, как научиться приличновести себя. — И когда в тот вечер Саймон высказал Саше все, что он о нейдумает, она выскочила из библиотеки и заперлась у себя в комнате, а Зоязаплакала.

— Иногда мне кажется, что она расплачивается за тужизнь, которую вела я. — Она вытерла глаза платком Саймона и грустнопосмотрела на него. В последнее время она очень волновалась за Сашу, и Саймонсердился на нее за это. — Я всегда была на работе, когда она быламаленькая, а теперь… кажется, уже поздно, ее уже не переделаешь.

— Тебе и не надо ее переделывать, Зоя. У нее есть все,о чем только можно мечтать, в том числе и родные, которые обожают ее. —Беда заключалась в том, что Саша была ужасно избалована, но Саймон не хотел ейэтого говорить. Когда она была маленькой, отец позволял ей все, а потом ей вовсем потакали Николай и Зоя. Да, Зоя не отказывала ни в чем и Николаю, но тотстановился от этого только добрее и рассудительнее, ценил все, что Саймон делалдля него, не в пример Саше, которой все было мало; почти ежедневно онаустраивала скандалы. Если она не требовала новое платье, то ей нужны были новыетуфли или развлекательная поездка, или же она ныла из-за того, что они непоехали в Санкт-Мориц, или что у них нет загородного дома. Саймон стал к томувремени весьма состоятельным человеком, однако ни он, ни Зоя к излишней роскошине стремились. Роскошь ее не прельщала; ей было гораздо важнее не богатство, ародство душ с Саймоном.

Зоины волнения из-за Саши чуть было не испортили имрождественские праздники, а после православного Рождества она выглядела простобольной. Зоя побледнела, осунулась, она целыми днями пропадала в магазине, какбудто хотела забыть за работой о своих тревогах. Чтобы хоть как-то развлечь ее,Саймон объявил, что они поедут в Солнечную Долину без детей кататься на лыжах.Это еще больше разозлило Сашу. Она заявила, что поедет с ними, но Саймонсказал, что это исключено: они должны оставаться в Нью-Йорке и ходить в школу.Тогда Саша сделала все, чтобы испортить им поездку. Она позвонила, что заболеласобака, но на следующий день Николай сообщил, что это не правда; она пролилачернила на ковер в своей комнате, и им позвонили из школы, что она сновапрогуливает занятия. Единственное, чего хотелось Зое, — это поскореевернуться домой и снова установить за девочкой контроль. Но она такразволновалась, что в поезде ей стало совсем плохо. Саймон настоял, чтобы онапошла к врачу.

— Не говори глупости, Саймон, я просто устала, — сраздражением сказала она, что было так на нее не похоже.

— Дело твое, но ты выглядишь ужасно. Даже моя мать,увидев тебя вчера, сказала, что беспокоится за тебя.

Зоя рассмеялась, ведь Софью Хирш больше заботило еевероисповедание, а не здоровье. Но в конце концов она согласилась на следующейнеделе пойти к врачу, хотя и считала, что это глупо. Она знала, что слишкоммного работала и очень переволновалась из-за Саши, хотя девочка стала вестисебя приличнее после их возвращения из Солнечной Долины.

Диагноз врача оказался совершенно неожиданным.

— Вы беременны, миссис Хирш. — Доктор добродушно улыбнулся,закончив осмотр. — Или вы предпочитаете, чтобы я называл вас графинейЗоей?

— Что, простите? — Она уставилась на него, не верясвоим ушам. Ей было сорок лет, и меньше всего ей хотелось ребенка — даже отСаймона. Два с половиной года назад, поженившись, они договорились, что оребенке не может быть и речи. Она знала, что Саймон от этого решения не ввосторге, но теперь, когда у них появился универмаг, о детях нечего было идумать.

«Это нелепо, — размышляла она, с недоверием глядя наврача. — Нет, это невозможно!»

— Вот так-то! — Он задал ей еще несколько вопросови подсчитал, что ребенок должен родиться к первому сентября. — Ваш мужбудет рад?

— Я… он… — Зоя не могла говорить, глаза ее наполнилисьслезами, и, пообещав доктору прийти через месяц, она выбежала из кабинета.

За ужином в тот вечер она сидела с таким видом, как будтокто-то в семье умер, и Саймон несколько раз с тревогой посмотрел на нее. Но ондождался, когда они остались наедине, и только тогда спросил, что же сказалдоктор.

— Что-нибудь неладно? — Он знал, что не сможетжить, если с ней что-нибудь случится, а по ее глазам он видел, что Зоя чем-тоужасно огорчена.

— Саймон… — Она с тоской посмотрела на него. — Я…я беременна.