Когда Зоя вернулась домой, в квартиру на Паркавеню, еевстретила Саша. Очаровательный малыш, который был так похож на Саймона,понравился даже ей.

— У него мамин нос, — объявила она, с изумлением ивосторгом разглядывая крошечное личико. Ребеночка она видела впервые: вчетырнадцать лет в родильный дом ее пустить не могли. Повидал своего братаперед отъездом в Принстон и Николай.

— У него мои уши, — захихикала Саша, — затовсе остальное — Саймона.

27 сентября после жестоких боев, понеся огромныечеловеческие потери, капитулировала Польша.

От этих известий у Саймона разрывалось сердце, по ночам ондолго разговаривал с Зоей, которая вспоминала революцию. Саймон же переживал заевреев, которых уничтожали в Германии и в Восточной Европе.

Он делал все, чтобы помочь еврейской эмиграции: учредил фондпомощи, пытался достать документы для родственников, о которых никогда неслышал. По телефонным справочникам европейские евреи звонили своимоднофамильцам в Нью-Йорк, прося о помощи, и Саймон никогда не отказывал. Нопомочь он мог очень немногим. Остальные же подвергались пыткам, загонялись вконцлагеря, расстреливались на улицах Варшавы.

Когда Мэтью исполнилось три месяца, Зоя вернулась на работу,и в тот день Россия напала на Финляндию. Саймон жадно следил за новостями изЕвропы, целыми днями слушал радиорепортажи Эдварда Р. Марроу из Лондона.

Было первое декабря; в «Графине Зое» недостатка впокупателях, как всегда, не было; а когда Саша вернулась из школы, они пошлисмотреть «Волшебника из страны Оз». Николай приехал на каникулы из Принстона, иони с Саймоном подолгу говорили о войне.

На втором курсе перед возвращением в Принстон Николай ещераз слетал в Калифорнию, где провел летние каникулы. Из-за войны Зоя в этомгоду не смогла поехать в Европу, поэтому пришлось довольствоватьсяамериканскими модельерами. Особенно ей нравились Норман Норель и Тони Трейна.Шел сентябрь 1941 года, и Саймон был уверен, что Соединенные Штаты вот-вотвступят в войну, однако Рузвельт придерживался на этот счет другого мнения.

Война в Европе не нанесла никакого ущерба Зоиному магазину;для Зои это был самый лучший год. Через четыре года после открытия магазина онауже арендовала все пять этажей здания, которое в свое время такпредусмотрительно купил Саймон. Он приобрел еще четыре текстильные фабрики наюге, и его собственный бизнес тоже шел в гору. Зоя отвела целый отдел дляпродажи пальто с фабрик Саймона, в шутку называя его своим самым любимымпоставщиком.

Маленькому Мэтью к тому времени было уже два года, и он сталвсеобщим любимцем — даже Саши.

В свои шестнадцать лет она была писаной красавицей: высокая,стройная, как мать Зои, она в то же время обладала чувственностью, котораяпритягивала мужчин, как пчел к меду. Зоя благодарила бога, что дочь все ещеучится в школе и за целый год не совершила ничего предосудительного. В качественаграды Саймон пообещал свозить их всех покататься на лыжах в Солнечную Долину,и Николаю очень хотелось к ним присоединиться.

7 декабря, находясь с детьми в библиотеке и обсуждая своипланы, Саймон включил радио — он любил сидеть дома и слушать радио, держа Мэтьюна коленях. Тут лицо его вдруг окаменело. Он быстро отдал Мэтью Саше и побежалв соседнюю комнату к Зое.

Когда он вбежал в спальню, лицо его побелело.

— Японцы бомбили Пирл-Харбор!

— О боже!..

Они бросились к радиоприемнику; диктор лаконично объяснял,что произошло. Мэтью настойчиво дергал Зою за юбку, пытаясь привлечь к себевнимание, но мать смогла только взять его на руки и прижать к себе. Сейчас онадумала только о том, что Николаю двадцать лет; она не хотела, чтобы его убили,как ее брата, служившего в Преображенском полку.

— Саймон, что теперь будет!

Предчувствия Саймона подтвердились: они вступали в войну.Президент Рузвельт объявил об этом голосом, полным глубокого сожаления, нонесравненно большим было отчаяние Зои. На следующее утро Саймон записался вармию. Ему было сорок пять лет, и Зоя умоляла его не делать этого, но Саймоннастоял на своем.

— Я обязан, Зоя, — грустно сказал он. — Яникогда не простил бы себе, если бы отсиживался здесь и ничего не сделал длязащиты родины. — Он пойдет воевать не только ради своей страны, но и радиевреев в Европе. Когда во всем мире попирались свобода и честь, он не могсидеть сложа руки.

— Пожалуйста… — умоляла Зоя, — пожалуйста, Саймон…— Ее переполняло горе. — Я не смогу жить без тебя. — Она уже потеряластольких близких; она знала, что не сможет перенести это вновь… Нет, только неСаймон, такой нежный, такой любимый, такой любящий. — Я так люблю тебя. Неуходи, пожалуйста…

Ее охватил страх, но переубедить его было невозможно.

— Зоя, я обязан.

В ту ночь они лежали в постели рядом, и он нежно гладил еесвоими большими руками, которые с такой любовью держали сына, этими руками онкасался ее и прижимал к себе, а она плакала, боясь потерять человека, которогобезумно любила.

— Все будет хорошо.

— Этого никто не знает. Ты слишком нужен нам, не бросайнас. Подумай о Мэтью. — Она готова была сказать ему что угодно, только бызаставить его остаться, но даже это не могло переубедить его.

— Я думаю о нем. Когда он вырастет, в этом мире небудет смысла жить, если сейчас не встать на борьбу за добро исправедливость. — Он все еще переживал из-за того, что произошло в Польшедва года назад. Но теперь, когда напали на его собственную страну, о том, чтобыотсиживаться в Нью-Йорке, не могло быть и речи. Даже Зоина страсть в ту ночь,все ее самые пылкие заклинания не поколебали его решимости; как бы горячо он нилюбил ее, он знал, что должен идти. Его любовь к Зое была равносильна толькочувству долга перед своей страной — независимо от того, во что ему этообойдется.

Его послали на переподготовку в форт Беннинг, штат Джорджия,а три месяца спустя он вернулся домой на два дня перед отъездом вСан-Франциско. Зоя хотела побыть с ним наедине в пансионе миссис Уитмен вКоннектикуте, но Саймон хотел провести последние дни дома, с детьми. Николайприехал домой из Принстона, чтобы проводить его, и на вокзале перед отправкоймужчины обменялись крепким рукопожатием.

— Заботься о матери, — сказал Саймон громким,перекрывающим шум поездов голосом; он всегда был таким добрым, таким спокойным.Даже Саша плакала.

Мэтью плакал тоже, хотя и не понимал, что происходит. Онзнал только, что его папа куда-то уезжает, что его мама и сестра плачут и чтоего старший брат очень расстроен.

Николай обнял человека, который последние пять лет был длянего отцом, и у него навернулись на глаза слезы, когда Саймон сказал ему:

— Держись, сынок.

— Я тоже хочу идти воевать. — Он сказал это тактихо, что мать не расслышала.