Описывать свою жизнь в Сан-Франциско Майклу было нескольколегче. Он рассказал ей о Элизабет и о том, как аборт разрушил их отношения с Джудит,о странной пустоте нескольких последних лет своей жизни и о чувстве ожиданиячего-то, хотя он не знал, чего именно. Он говорил о своей любви к архитектуре вцелом и к каждому зданию в отдельности, о том, какие дома строились вСан-Франциско прежде и какие предпочитают строить сейчас, упомянул о старомотеле на Юнион-стрит, который так мечтал восстановить. Потом он подробно описалте дома, которые особо любил в Новом Орлеане, и объяснил, почему не видитничего особенного в том, что в некоторых особняках обитают привидения. Ведькаждый дом это нечто большее, чем место для жилья, а потому не удивительно, чтоон способен завладеть душой человека.

Им было легко разговаривать и таким образом все лучшепостигать внутренний мир друг друга, после того как близость позволила имузнать друг друга физически. Майкл с интересом отнесся к рассказам Роуан оплавании на яхте, о том, как это здорово – в одиночестве стоять на мостике счашкой кофе в руке и слушать, как за стенами рулевой рубки завывает ветер. Самон не испытывал особой тяги к таким прогулкам, но слушал о них с удовольствием.Его буквально завораживали сопровождавшие рассказ скупые жесты, а изменчивоевыражение ее серых глаз приводило в восхищение.

Майкл даже отважился заговорить о тех фильмах, где в изобилииприсутствовали образы кровожадных, мстительных младенцев и детей, и о своихощущениях во время их просмотра – о том, что ему казалось, будто весьокружающий мир вступает с ним в беседу. Возможно, он был тогда на гранибезумия. Но кто знает, быть может, большинство пациентов сумасшедших домовоказались там лишь только потому, что слишком реально воспринимали свои мечты ииллюзии? Что она думает по этому поводу?… И еще… Взять, например, смерть… Онмного думал о ней, но самое важное предположение возникло у него в головесовсем недавно, незадолго до падения в воду: вполне вероятно, что смертьдругого человека является единственным по-настоящему сверхъестественнымсобытием, которое мы способны воспринять.

– Я не имею в виду медиков. Речь об обычных людях, живущихв современном мире. Суть в том, что… В общем, глядя на лежащее перед нами тело,мы понимаем, что жизнь ушла из него… и сколько ни кричи, сколько ни бей понему, сколько ни старайся воскресить это тело – оно мертво, окончательно ибесповоротно мертво.

– Я понимаю, о чем ты говоришь, – сказала Роуан.

– Учти еще, что большинству из нас приходится лицезретьпокойника не больше одного-двух раз за двадцать лет. А то и вообще никогда.Нынешняя Калифорния – это цивилизация людей, ни разу не видевших смерти собственнымиглазами. А главное – не желающих видеть. Услышав, что кто-то умер, они, скореевсего, полагают, что несчастный забыл о здоровом питании или ленился бегатьтрусцой…

– К тому же каждую смерть они воспринимают какубийство, – негромко рассмеялась Роуан. – Иначе с чего бы они сталинатравливать на врачей своих адвокатов?

– И это тоже. Но проблема гораздо глубже. Люди нежелают верить в неотвратимость собственной смерти. А когда умирает кто-тодругой, все совершается за закрытыми дверями. Если же незадачливый покойникобладал настолько дурным вкусом, что вопреки всем правилам пожелал бытьпохороненным с соблюдением всех положенных погребальных обрядов, гроб даже неоткрывают. В современном обществе намного предпочтительнее мемориальная службав каком-нибудь фешенебельном месте, где подают суши и белое вино. При этомприглашенные на церемонию даже не упоминают вслух, зачем они сюда пришли.Знаешь, мне приходилось бывать на таких службах, где даже не называли именипокойного! Но если кому-то все же доведется увидеть мертвое тело – я не имею ввиду врача, сиделку или гробовщика, – это становится подлинносверхъестественным событием. Возможно, единственным, свидетелем которого естьшанс оказаться…

– Тогда позволь упомянуть о другом сверхъестественномсобытии, – с улыбкой перебила его Роуан. – Представь, перед тобой напалубе лежит мертвое тело. Ты начинаешь шлепать его, разговаривать с ним… ивдруг… глаза открываются, и тело оживает…

При этих словах Роуан одарила Майкла такой восхитительнойулыбкой, что он не выдержал и принялся вновь осыпать ее страстными поцелуями.На этом обсуждение столь щекотливой темы и завершилось.

Самое главное, своими безумными рассуждениями он неоттолкнул Роуан от себя: она слушала его очень внимательно, стараясь непропустить ни единого слова.

Но почему в его жизни должно произойти что-то еще? И откудау него ощущение, что сейчас он отодвигает какое-то другое, более важноесобытие?

И вот Майкл лежал на ковре, думая о том, до чего же емунравится Роуан и как сильно его тревожат ее тоска и одиночество. Ему очень нехотелось покидать ее; тем не менее он должен уехать.

Голова была на удивление ясной – Майклу нравилось этоощущение. Еще бы! За все прошедшее лето он впервые смог так долго обходитьсябез выпивки. Роуан налила ему новую чашку кофе. Очень приятный вкус. Чтобыизбавиться от мелькания образов и картин, Майклу пришлось снова надетьперчатки. Лучше не видеть ни Грэма, ни Элли, ни множество незнакомых мужчин –весьма симпатичных, надо признаться. Несомненно, все они – прежние партнерыРоуан.

Сквозь восточные окна и стеклянную крышу немилосердно палилосолнце. Майкл слышал, как Роуан возится на кухне. Наверное, следовало бы встатьи помочь ей, что бы она ни говорила. Однако ее возражения прозвучали весьмаубедительно:

– Я люблю готовить – в этом процессе есть нечто сроднихирургии. Так что лежи спокойно.

Майкл думал, что встреча с Роуан стала первым действительноважным для него событием за все эти недели – только благодаря ей он смог накакое-то время отвлечься от мучительных воспоминаний о случившемся и забыть особственных переживаниях. Как приятно и легко на душе, когда думаешь не о себе,а о ком-то другом. Размышляя об этом сейчас, в заново обретенном состоянииясности ума, Майкл обнаружил, что с момента приезда сюда к нему вернуласьспособность к концентрации. Он мог сосредоточиться на их разговоре, на ихинтимной близости и на узнавании друг друга. А ведь в течение долгих дней,проведенных в заточении, его внимания хватало лишь на одну страницу книги илина несколько эпизодов фильма, и это нередко буквально выводило его из себя –раздражало не в меньшей степени, чем бессонница.