– И что же, тот квартал действительно такой мрачный,что подходит лишь для обитания ведьм? – спросила Роуан.

– Совсем нет. Он скорее похож на островок густого лесав самом центре города… Огромные, неправдоподобно могучие деревья… Здесь неувидишь ничего похожего, а может, и во всей Америке не встретишь. Дома вСадовом квартале… Нет, лучше называть их городскими особняками – они оченьбольшие, стоят чуть в глубине, но близко к тротуарам и не смыкаются друг сдругом: вокруг каждого имеется сад. Знаешь, там был один дом… Высокий, с узкимфасадом. Я каждый раз старался пройти мимо него и часто останавливался передвеликолепной чугунной оградой с узором в виде розеток. После падения в воду явсе время вспоминаю этот дом, он так и стоит у меня перед глазами. И меня неоставляет мысль о необходимости вернуться в Новый Орлеан, о том, что эточрезвычайно важно. Даже сейчас мне совестно, что я сижу здесь, рядом с тобой, ане на борту самолета.

По лицу Роуан пробежала тень.

– Мне хочется, чтобы ты побыл здесь еще немного. –Красивый, низкий, сочный голос. – И дело не только в моем личном желании.Ты сейчас не в лучшей форме и нуждаешься в отдыхе – в настоящем, без выпивки.

– Ты права, Роуан, но я не могу себе это позволить.Думаю, нет необходимости объяснить тебе, в каком напряжении я постояннонахожусь. И не избавлюсь от него, пока не окажусь дома.

– Хорошо, Майкл, но позволь кое-что уточнить. Ты всевремя говоришь о возвращении домой. Но что для тебя означает это слово –«домой»? У тебя же там никого не осталось.

– И все-таки мой дом именно там. – Онзасмеялся. – Я прожил в изгнании слишком долго. И осознал это еще донесчастного случая. Странно, но буквально накануне утром я проснулся и вдругвспомнил о родном доме, о том, как мы всей семьей ехали в машине по берегузалива; я почти физически ощутил удивительное тепло того вечера и воочиюувидел великолепный закат солнца…

– Ты сможешь обойтись без спиртного, когда уедешьотсюда?

Майкл с притворным вздохом одарил Роуан одной из своихнеотразимых улыбок – в прошлом такая улыбка срабатывала безошибочно – иподмигнул:

– Желаете услышать ирландскую трепотню, леди, илисказать вам правду?

– Майкл…

В ее голосе прозвучало не порицание – скорее в нем слышалосьразочарование.

– Знаю, знаю, – сказал Майкл. – Все, что тыговоришь, правильно. Ты даже не представляешь, как много для меня сделала,вытащив из заточения и выслушав мои россказни. Я готов выполнить все, о чем тыни попросишь…

– Расскажи мне поподробнее об этом доме.

Прежде чем начать, Майкл надолго задумался.

– Дом был построен в стиле греческого ренессанса. Тызнаешь, что это такое? Но он отличался от многих зданий, построенных в том жестиле. С фасада и с боков к нему примыкали террасы, настоящие новоорлеанскиетеррасы. Трудно описывать такой дом тому, кто никогда не был в Новом Орлеане.Неужели тебе не показывали даже открытки с видами города?

Роуан покачала головой.

– Эта тема всегда оставалась для Элли закрытой.

– Роуан, но ведь это несправедливо, нечестно с еестороны.

В ответ она лишь молча пожала плечами.

– Нет, в самом деле… – настаивал Майкл.

– Элли хотела верить, что я ее собственная дочь. И еслия начинала задавать вопросы о моих настоящих родителях, она оченьрасстраивалась, полагая, что причиной тому недостаток ее любви. Все попыткипереубедить ее ни к чему не привели.

Роуан глотнула кофе.

– Перед тем как лечь в больницу в последний раз, онасожгла все, что у нее хранилось в письменном столе. Я видела, как она бросала вэтот камин фотографии, письма, какие-то документы. Тогда мне и в голову непришло, что она уничтожает абсолютно все. Скорее даже я не особо задумываласьнад этим. Элли знала, что больше сюда не вернется.

Роуан замолчала, потом налила кофе себе и Майклу ипродолжила:

– После ее смерти я не смогла найти даже адрес ееродственников в Новом Орлеане. У ее поверенного тоже не оказалось никакихсведений. Она сказала ему, что порвала все связи с семьей и не хочет иметь сней никаких контактов. Все свои деньги она завещала мне. И то же время онаездила к в Новый Орлеан. И регулярно туда звонила. Я никак не могла увязатьодно с другим.

– Это очень печально, Роуан.

– Однако хватит говорить обо мне. Давай вернемся к томудому. Что именно заставляет тебя вспоминать его сейчас?

– Понимаешь, здешние здания не похожи нановоорлеанские, – сказал Майкл. – Там каждое строение обладаетсобственным характером. Что же касается того дома… Он мрачный, массивный, и внем присутствует какая-то угрюмая красота Он угловой и частично обращен набоковую улицу. Одному Богу известно, почему я его так полюбил. Знаешь, там жилкакой-то человек… ну прямо персонаж из диккенсовского романа. Честное слово…Высокий, джентльмен до мозга костей, если ты понимаешь, о чем я говорю. Обычноя видел его в саду…

Майкл вдруг смущенно умолк, охваченный ощущением, чтовплотную подошел к чему-то очень существенному, предельно важному…

– Что с тобой?

– Опять… то же чувство, что все случившееся каким-тообразом связано с тем мужчиной и с домом на Первой улице.

Майкл вздрогнул словно от холода, хотя на самом деле холодноему не было.

– Не могу точно сформулировать, – добавилон. – Но почему-то твердо уверен, что тот незнакомец имеет самоенепосредственное отношение к произошедшему. Не думаю, что те, с кем я беседовалв своем видении, хотели заставить меня забыть. Мне кажется, они, напротив,побуждали меня действовать как можно быстрее, поскольку что-то должнослучиться.

– И что же именно? – осторожно спросила Роуан.

– То, что произойдет в доме, о котором я рассказываю.

– Но в чем причина? Почему они хотели, чтобы ты тудавернулся?

Вопрос вновь был задан очень мягко, без подтекста.

– Потому что я обладаю способностью повлиять на что-то,изменить ход предстоящих в том доме событий. – Майкл покосился на своируки, казавшиеся зловещими в черных перчатках. – Все как будто сходитсявоедино. Представь, что мир состоит из великого множества крошечных фрагментов.И вдруг… значительная часть таких фрагментов словно вспыхивает – и ты видишь…видишь…

– Некий узор?