– Неужели ты думал, что я не страдаю, отец? – тихоспросила Клодия тонким детским голосочком. – Неужели ты думал, что смертьизбавила меня от боли? – Она коснулась пальчиком нефритового острия. –Ты так и думал, отец, – медленно проговорила она, – а еще ты думал,что с помощью этой женщины получишь от меня утешение. Ты верил, что Бог даруеттебе прощение? Тебе казалось, что именно так и будет после всех лет раскаяния.

Луи по-прежнему зажимал рану, которая начала затягиваться,так что кровь уже не хлестала, а просто медленно сочилась сквозь пальцы.

– Не может быть, чтобы врата для тебя были заперты,Клодия, – произнес он со слезами на глазах, но голос его звучалуверенно. – Это было бы чудовищной жестокостью по отношению...

Она не дала ему договорить.

– К кому, отец? Чудовищной жестокостью по отношению к тебе?Это я страдаю, отец, это я страдаю и брожу, не зная покоя, это я ничего незнаю, а то, что знала когда-то, теперь кажется лишь иллюзией! У меня ничегонет, отец. От моих чувств не осталось даже воспоминаний. Здесь у меня вообщеничего нет.

Голос ее слабел, но все же еще был слышен. На маленькомличике появилось новое выражение.

– Неужели ты думал, что я расскажу тебе слащавенькие сказкиоб ангелах Лестата? – тихим, приятным голоском поинтересоваласьона. – Неужели ты надеялся, что я нарисую перед тобой картину рая сдворцами и особняками? Неужели ты думал, что я спою тебе песенку, подслушаннуюу утренних звезд? Нет, отец, тебе не дождаться от меня такого божественногоутешения. – Она заговорила более мирным тоном: – А когда ты последуешь замной, я снова буду для тебя потеряна, отец. Не могу обещать, что будусвидетелем твоих слез и криков.

Фигура начала растворяться в воздухе. Огромные темные глазапристально посмотрели на Меррик, потом на меня и в конце концов остановились наЛуи. Детская фигурка буквально таяла на глазах. Нож выпал из ее белой ручки накамни и разломился пополам.

– Идем, Луи, – едва слышно позвала она, звук ее голосасмешался с тихо шелестящими листьями. – Идем со мной в это жуткое место.Оставь привычные удобства, оставь свое богатство, свои мечты и пропитанныекровью удовольствия. Забудь о своем вечном голоде. Оставь все это, мойвозлюбленный, оставь ради туманного и бесплотного царства.

Фигура вытянулась и стала плоской, контуры ее расплывались.Я едва мог различить маленький ротик, растянутый в улыбке.

– Клодия, прошу тебя, умоляю, – произнес Луи. –Меррик, не позволяй ей скрыться в неведомой тьме. Меррик, направь ее!

Но Меррик не шевельнулась.

Луи, обезумев, снова обратился к исчезающему образу:

– Клодия!

Он всей душой стремился найти слова, но не смог. Егоохватило отчаяние. Я чувствовал это – прочел на его скорбном лице.

Меррик стояла поодаль, глядя на все сквозь блестящуюнефритовую маску. Ее левая рука была занесена над головой, словно готовая кудару, если вдруг призрак задумал бы снова напасть.

– Ступай ко мне, отец, – сказал ребенок.

Голос его стал бесстрастным, лишенным всяческих чувств. Самобраз приобрел неясные очертания. Маленькое личико медленно испарялось. Толькоглаза сохранили прежний блеск.

– Иди ко мне, – сухо прошептала Клодия. –Переступи через боль, пойди на эту жертву. Иначе ты никогда меня больше ненайдешь. Идем же.

Темный силуэт еще несколько секунд продержался в воздухе, азатем пространство опустело. Двор с навесом и высокими строгими деревьямизастыл в безмолвии.

Больше я призрака не видел. Но свечи – что случилось с ними?Они все исчезли. От горящего ладана остались только горстки сажи, тут жеразвеянные легким ветерком. С ветвей вяло посыпались крошечные листья, воздухнаполнился промозглым холодком.

Нам дарило свет только далекое мерцающее небо. Над головамизавис леденящий душу холод. Он проник под одежду и добрался до кожи.

Луи в невыразимом горе вглядывался в темноту. Его охватиладрожь. Слезы не текли – они просто застыли в глазах, в которых читалосьнедоумение.

Внезапно Меррик сорвала с себя нефритовую маску иперевернула оба стола, потом жаровню. Все предметы рассыпались по каменным плитам.Маску она отшвырнула в кустарник возле заднего крыльца.

Я в ужасе уставился на череп Медовой Капли, лежавший средигруды раскиданных вещей. От влажных углей поднимался едкий дым. В растекающейсялуже я увидел обгорелые остатки куклы. Драгоценный потир лежал опрокинутый.

Меррик протянула обе руки к Луи.

– Идем в дом, – сказала она, – прочь от этогоужасного места. Идем в дом и зажжем лампы. Там нам будет тепло и уютно.

– Нет, не теперь, дорогая, – ответил он. – Ядолжен тебя покинуть. Обещаю, мы снова увидимся. Но сейчас мне нужно побытьодному. Я готов дать тебе любое слово, лишь бы ты была спокойна. Прими моюсамую искреннюю благодарность, но отпусти меня.

Луи наклонился, достал из-под разоренного алтаря маленькийпортрет Клодии и пошел по тенистой аллее, разводя в стороны листья молодыхбанановых деревьев, попадавшихся на пути. С каждой секундой он ускорял шаг инаконец пропал из виду – скрылся в вечной, неменяющейся ночи.

Меррик, свернувшись калачиком, лежала на кровати БольшойНанэнн. Я оставил ее в спальне, а сам вернулся в сад, подобрал обломкинефритового ножа и нашел обе половинки маски. Каким хрупким оказался с видустоль прочный нефрит. Какими недобрыми оказались мои намерения, какимичудовищными были последствия.

Нефритовые осколки я принес в дом. Суеверие помешало мнедаже дотронуться до черепа Медовой Капли на Солнце.

Я разложил все кусочки нефрита на алтаре, а потом присел накровать рядом с Меррик и обнял ее одной рукой.

Она повернулась и положила голову мне на плечо. От ее кожишел сладостный жар. Мне хотелось покрыть ее поцелуями, но я не мог поддатьсясвоему порыву, как не мог поддаться еще более темному желанию подчинить спомощью крови биение ее сердца моему собственному.

Ее белое шелковое платье было сплошь в засохшей крови, следыкоторой остались и на правой руке.

– Мне не следовало делать это, не следовало, – сказалаона сдавленным взволнованным голосом, мягко прижимаясь ко мне грудью. –Это было безумие. Я ведь знала, что произойдет. Я знала, что его мозг породиткатастрофу. Я все это знала А теперь он ранен и потерян для нас обоих.

Я приподнял ее так, чтобы взглянуть ей в глаза, и, каквсегда, поразился их яркому зеленому цвету, но сейчас было не время предаватьсявосторгам.