Запомнив все это, Ямина стала обращаться с хранящимися у нее костями так, как старый пчеловод обращался со своими пчелами. Опасаясь, что воспоминания о ее любимых людях могут покинуть ее, если она не будет оказывать им должного внимания, Ямина стала хранить кости в деревянном ящике, ходить к ним почаще и рассказывать им все. Она ведь потеряла и так уже слишком много, а потому, конечно же, не могла позволить себе потерять еще больше…

Ямина вздохнула, перекатывая кости между пальцами. Затем она поднесла их к своему лицу, закрыла и открыла глаза. Видеть она, правда, здесь ничего не могла, потому что тьма вокруг нее была кромешной, так что на остроту зрения она не рассчитывала. А вот остальным ее органам чувств приходилось напрягаться, чтобы компенсировать отсутствие возможности видеть.

Она сделала глубокий вдох, но не почувствовала, чтобы от костей исходил какой-либо запах разложения. Ама вообще-то ушла из жизни давным-давно: она умерла в тот день, в который родилась Ямина («Господь дает, Господь забирает»). Мать Ямины Изабелла любила говорить, что ей приносит радость осознание того, что два ее любимых человека пожили на белом свете вместе хотя бы чуть-чуть: их жизни пересеклись на мгновение на фоне вечности.

Кости Амы много лет аккуратно хранили и часто теребили в руках, оттого они стали гладкими и сухими. Когда их выставляли на солнечный свет, они в некоторых местах приятно блестели.

«Радуйся, Мария, благодати полная, Господь с Тобою, – тихо прошептала Ямина, гладя кости так, как гладят комболои[29]. – Благословенна Ты между женами, и благословен плод чрева Твоего Иисус».

Она сидела на выложенном каменными плитами полу, прислонившись к стене и вытянув ноги перед собой. Все еще держа кости пальца в левой руке, она потянулась правой рукой к стоящему рядом с ней деревянному ящику. Ей хватило одного лишь прикосновения, чтобы узнать череп Амы. По своей давней привычке она положила ладонь на пустые глазницы, разместив указательный палец над треугольной полостью, которую когда-то занимал нос.

– Я скучаю по вам обеим, – сказала она. – Я обещаю, что возьму вас с собой, если смогу.

Она погладила гладкую холодную лобную кость Амы.

– Я унесу тебя с собой, Ама, – ласково произнесла она и улыбнулась. – А ты унесешь с собой маму – так, как ты делала это когда-то давным-давно.

Минуты текли одна за другой. Прошел уже, наверное, целый час. Сидя в темноте и вспоминая о своей матери и о старой няне, Ямина дышала неглубоко и медленно.

Из внешности своей матери она лучше всего помнила ее длинные темно-русые волосы. Когда Ямина была еще очень маленькой, ее мать частенько наклонялась над ней так, что тяжелый занавес темно-русых кос скрывал ее полностью. Спрятавшись подобным образом вместе со своей дочкой от окружающего мира, Изабелла ласково целовала ее и тихонько терлась своим носом о ее нос… Ямина откинула голову, уперлась затылком в стену и мысленно представила, как материнские косы касаются ее лица. Сложив губы бантиком, девушка замерла в ожидании поцелуя.

Она уснула. В своем сне Ямина увидела, как она недавно разговаривала с Еленой, и вспомнила о едких каплях пота у себя под мышками и сухость во рту.

– Ты и в самом деле любишь его? – спросила Елена.

Произнося эти слова, она потянулась к Ямине своей тростью и, ловко орудуя ее кончиком, отделила длинные пряди каштановых волос девушки от ее влажной от пота шеи. В этом прикосновении было что-то похожее на близость, на ласку, и Ямине на мгновение показалось, что она почувствовала запах этой женщины, сладострастно смешавшийся с ее собственным запахом.

Заданный Еленой вопрос застал ее врасплох. Ситуация была совсем не подходящей для такого вопроса, да и Елена стояла уж слишком близко.

– Ну конечно, люблю, – ответила Ямина. – Ну конечно, я люблю его. Мы ведь должны пожениться!

Свою последнюю фразу она произнесла чрезмерно громко, и искренность ее слов оказалась как бы под сомнением в силу пронзительности голоса.

Елена улыбнулась.

– Брак вряд ли является доказательством любви, – сказала она.

Ямина не стала оспаривать эту очевидную истину и сосредоточилась лишь на том, чтобы как-то суметь выдержать пристальный взгляд Елены. Под ее взглядом она чувствовала себя так же напряженно, как чувствует себя человек, стоящий уж слишком близко к огню.

– Почему ты любишь его? – спросила Елена, наклоняя голову к плечу с таким видом, как будто ответ Ямины действительно имел для нее значение. – Он не может защитить тебя. Он даже не может заняться с тобой любовью.

– Он сильнее меня, – сказала Ямина. – Он сильнее вас.

Она ужаснулась собственной дерзости, но все же не смогла удержаться и продолжала говорить:

– Он уже смог выдержать на своих плечах гораздо более тяжелый груз, чем кто-либо из нас когда-нибудь выносил или будет выносить по воле Божией.

– Разве это любовь? – спросила Елена.

Ямина не знала ответа на этот вопрос и поэтому предпочла промолчать. Елена, видя ее замешательство, заговорила сама:

– Итак, ты восхищаешься им. Мы все им восхищаемся. Может, ты еще и испытываешь к нему жалость?

Ямина почувствовала, как в ее груди закипает гнев, постепенно поднимающийся к горлу. Она осторожно сделала три глубоких вдоха, чтобы подавить этот гнев, – так, как она давила, а затем разглаживала ладонями неровности, образующиеся на ее помятой одежде.

– Он сделал меня лучше, – сказала она спокойно и твердо. – Я люблю его за это. Я стала такой, какой я стала, благодаря Константину – во всех отношениях, – и мне не хотелось бы ничего менять.

Взгляд Елены был таким пронизывающим, что Ямине показалось, что эта женщина физически проникает внутрь ее головы. Девушка снова почувствовала одурманивающий и опьяняющий запах Елены.

– И он может защитить меня, – добавила Ямина. – Он всегда меня защищал.

Елена неожиданно закрыла глаза и подняла подбородок – так, как она это частенько делала. Она, похоже, о чем-то задумалась.

– Я тоже могу его защитить, – сказала Ямина. – Я всегда буду его защищать.

Елена открыла глаза, и – по крайней мере на одно мгновение – у нее на лице появилось такое выражение, как будто она не может понять, где находится. Ямина встретилась с ней взглядом, ожидая увидеть в глазах этой женщины злость и враждебность, но в действительности заметила в них лишь еще один назревающий вопрос. Однако этот вопрос так и не был задан. Не произнеся больше ни слова, Елена повернулась и пошла прочь, перебрасывая свою трость из одной руки в другую, как она имела обыкновение делать…

Ямина, сильно вздрогнув, проснулась. Она не знала, сколько времени проспала, а полное отсутствие света не позволяло ей об этом даже догадаться. Но она не испугалась. Здесь она никогда не испытывала страха. На ее коленях, в складках ее юбок, лежали кости пальцев Амы. Она положила их обратно в ящик – все, кроме одного.