Найдя на ощупь крышку, она закрыла ящик и, встав, поставила его в маленький каменный саркофаг, находящийся неподалеку от того места, где она только что сидела. Довольная тем, что все теперь снова стало таким, каким оно должно быть, девушка повернулась и сделала три уверенных, отработанных шага, в результате которых пальцы ее ног почти уперлись в нижнюю из двенадцати каменных ступенек. Еще до того, как она дошла до верхней из них, Ямина ощутила, как волосы на ее макушке коснулись нижней части деревянного люка. Он был тяжелым, но открывался легко благодаря специальной конструкции петель. За люком находился подвал, расположенный под комнатами, в которых она когда-то жила вместе со своей матерью.

В подвале этом было темно, но свет все же проникал в него кое-где через щели между толстыми сосновыми досками, которые были полом для покоев и одновременно потолком для этого подвала. Ямина быстро подошла к лестнице и взошла по деревянным ступенькам. Наверху находилась лестничная площадка с тяжелой дубовой дверью. Достав из кармана юбки длиннющий ключ, Ямина отперла дверь и осторожно приоткрыла ее.

За этой дверью царила тишина, а потому Ямина распахнула ее пошире, чтобы можно было выглянуть в коридор. Там никого не было – там вообще никогда никого не было, – и она вышла в коридор, потрудившись затем запереть за собой дверь как можно быстрее.

С этой стороны дверь абсолютно ничем не выделялась, и случайные прохожие скорее всего не обратили бы на нее никакого внимания. Снова положив ключ в карман – ключ от царства ее воспоминаний, – Ямина беззвучно прошла по коридору, открыла бульшие по размеру и вообще гораздо более впечатляющие двойные двери и отправилась обратно в свои покои. В одной руке она держала маленькую гладкую кость. Она не смотрела на нее, а просто крепко сжимала ее в ладони. Затем она положила ее в карман рядом с ключом.

Уже пришло время для очередного сеанса терапии, и Ямине нужно было сходить за стулом на колесах, который она прозвала «колесницей». Когда этот стул не использовался, Константин категорически не желал видеть его в своей спальне, и Ямина, дабы он не попадался принцу на глаза, всегда хранила его в своих покоях.

Ради собственной забавы и отчасти в силу своей любви к темноте она закрыла глаза. Сконцентрировавшись на тихом шелесте своих юбок, нижними краями чиркающими по каменным плитам коридора, она продвигалась вперед исключительно по памяти, своевременно делая повороты то налево, то направо. Сделав последний поворот, она насчитала пятнадцать ступенек и, протянув вперед правую руку, безошибочно нашла ручку двери. Только когда Ямина зашла в свои покои и закрыла за собой дверь, она наконец открыла глаза.

Ее покои были залиты ослепительным солнечным светом, и девушка быстро заморгала. Пока ее глаза привыкали к яркому свету, она прошла через комнату к одному из высоких окон и скорее на ощупь, чем с помощью зрения или чего-либо еще, нашла «колесницу». Ухватившись за рукоятки, она плавно повернула ее к двери и покатила в сторону покоев принца.

После нескольких лет такой жизни во дворце, при которой ей все время казалось, что она от кого-то прячется, что она тут посторонний человек и незваный гость, Ямина вдруг почувствовала, что… что у нее есть на что-то право. Направляясь к покоям человека, которого она только что пообещала защищать, девушка впервые с момента смерти своей матери осознала, что ей предстоит сыграть важную роль и что у нее имеется своя задача, ответственная и неотложная. На этот раз на краю пропасти стоял уже Константин, и теперь настала ее очередь спасти его.

Создавая стул на колесах, впоследствии прозванный Яминой «колесницей», Леонид старался придумать что-то такое, что будет выполнять одновременно две функции, которые, по его мнению, имели ключевое значение для исцеления Константина. Хотя старый врач и не позволял себе заявлять об этом открыто, его очень сильно волновало то, что его пациент все время находится в своей спальне, – как закрытый в банке мотылек. Леонид полагал, что постоянное пребывание в каком-либо закрытом помещении, каким бы роскошным оно ни было, лишает человека стимуляции, необходимой для поддержания здравости его рассудка.

Тот факт, что он, Леонид, все никак не может исцелить тело принца, едва не доводил его до отчаяния. Однако он переживал не только за тело, но и за рассудок искалеченного юноши. А позаботиться об этом он, по его мнению, вполне мог.

В конечном счете именно преданность Ямины Константину поспособствовала тому, что к Леониду пришло озарение. Как-то раз, когда очередной из проводимых ею сеансов тренировки и массажа мышц и суставов принца уже подходил к концу, Константин отвел взгляд от своей юной сиделки и увидел Леонида, стоящего молча в дверном проеме. Как долго Леонид наблюдал за ними, принц мог только догадываться, но он заметил в глазах старого врача обеспокоенность.

– Ты должен согласиться, что она прилежная ученица, – сказал Константин, пытаясь поднять врачу настроение и, как всегда, пресечь любые проявления сострадания к нему самому.

Ямина, которая энергично массировала икроножную мышцу правой ноги принца, настолько увлеклась выполняемой ею работой, что, сидя спиной к двери, не заметила, что за ними наблюдают.

Когда она и Константин были одни, физический контакт между ними воспринимался молодыми людьми как естественный и ни капельки не зазорный. Будучи совсем юной, Ямина никогда не чувствовала себя неловко в обществе Константина. В их общении все происходило так, как будто любые возможные барьеры между ними были уничтожены в тот момент, когда их жизни пересеклись внутри просторного собора Святой Софии.

Но, несмотря на все это, неожиданное появление третьего человека, который к тому же незаметно для них наблюдал за ними, заставило ее смутиться, а голос Константина, обращающегося к своему врачу, вынудил ее прекратить процедуру и встать навытяжку подобно юному воину.

Несколько мгновений спустя Ямина позволила себе оглянуться через плечо на того, кто вошел к ним в комнату. Когда девушка увидела, что это Леонид, человек, чей возраст и авторитет заставляли ее нервничать при каждом его появлении, она отошла на пару шагов от кровати и повернулась лицом к стоявшему в дверном проеме врачу.

Леонид, поначалу ничего не говоря, спокойно направился в сторону Константина и Ямины, но при этом все время смотрел на девушку.

– Хм, – наконец еле слышно произнес он.

В ушах Ямины этот звук был сродни тому, с которым муха, залетевшая в комнату и пытающаяся вылететь наружу, бьется об оконное стекло.

– Я уже давно потерял счет милям, которые прошла эта девушка ради меня моими ногами, – пошутил Константин, попытавшись настроить на легкомысленный лад человека, для которого юмор всегда был нежелательным попутчиком.

Ямина вдруг заметила, что она, не отдавая себе отчета, вытирает лоснящиеся от ароматного масла руки о ткань своего платья. Ей ужасно захотелось посмотреть, насколько сильно она измазала одежду, но девушка усилием воли заставила себя не двигаться и сохранять спокойствие.

Леонид упорно молчал, а когда он наконец заговорил, и Ямина, и Константин даже слегка вздрогнули от неожиданности.