— Ах, мы не знали, — с наигранной невинностью произнесла Марин, впервые за весь день улыбнувшись. Хотя далеко не доброй улыбкой — ее породила вспыхнувшая ярость. — Изволь, я с удовольствием просвещу тебя. Твоя сладкая крошка — профи. Она встречается с женатыми парнями и требует оплаты, когда те пытаются покончить с отношениями. А ты, милый, думал, она тебя действительно любила?

Дерек промолчал. Разумно.

— Но синяки, связанные руки и ноги и требова- ние выкупа — это уже нечто новенькое, — добавила Марин. — Так что ты думаешь? Реальность или инсценировка?

Она еще в жизни не видела мужа настолько бледным и удрученным.

— Я сообщил им, что заплачу. У меня есть деньги. Они в сумке в машине. Я жду от них сообщения.

— Точно так же ты поступил, когда они потребовали деньги за Себастиана?

Дерек обомлел. И в этот момент она поняла.

— Ты проклятый сукин сын! Как же ты мог не сказать мне?! — Голос Марин прогремел на всю кухню, отразившись эхом от их дизайнерских шкафов.

При звуках ее голоса почти двухметровый Дерек вдруг съежился, став едва ли не ниже самой Марин.

— Прости, — он вдруг разразился безудержными рыданиями, — прости меня. Мне так жаль… Мне ужасно жаль…

* * *

Прошел месяц с того дня, как похитили Себастиана. Ровно месяц; им едва верилось, что они прожили уже тридцать один день в сплошном кошмаре, внезапно ставшим их жизнью.

Расследование исчезновения Себастиана — несмотря на то что его фото и видео с рынка были известны всей стране — зашло в тупик. Не было ни зацепок, ни требований о выкупе, ни свидетелей, вдруг запоздало вспомнивших что-то о том дне, когда он пропал. Когда Дерек позвонил в ФБР и захотел узнать, что еще можно сделать, назначенный по их делу агент сообщил ему, что дело по-прежнему считается «открытым» и продолжает расследоваться, однако им пришлось перенаправить свои ресурсы на расследование множества дел других детей, каждую неделю пропадавших в стране.

Это известие повергло Марин в жуткую депрессию. Ее нервы и так были издерганы, а голова полна ужасных картин с педофилами, секс-торговлей и всеми прочими кошмарами, которыми терзало ее собственное воображение. Но после того как Дерек позвонил и сообщил ей, что ему сказали в ФБР, она скатилась на самое дно черной пропасти.

Именно Дерек тогда нашел ее. Вернулся домой после срочного совещания в офисе, совещания, требовавшего его личного присутствия, — и увидел, что его жена лежит в ванной без сознания. А уезжал он всего на три часа. Дерек вызвал «Скорую помощь» и делал жене искусственное дыхание до прибытия парамедиков. Им удалось восстановить ее сознание, пока о ней не смогли должным образом позаботиться в больнице.

— Ты же едва выжила, — монотонно бубнил Дерек; слезы продолжали струиться по его щекам. — Открыв дверь в ванную и увидев тебя, я вообще подумал, что ты умерла.

Марин не стала ничего говорить. Она уже сто раз извинилась за то, что напугала его, и Сэла, и Сэйди, и всех, кто волновался за нее.

— Когда тебя выписали из психбольницы пять дней спустя, я боялся оставлять тебя одну. А примерно через неделю после этого получил письмо с неизвестного мне адреса. Оно пришло на мой рабочий аккаунт. Без всякой темы. Открыв его, я увидел фотографию Себастиана. Он выглядел нормально. Испуганным, но нормально. Он держал экземпляр «Нью-Йорк таймс» с датой. Фото сделали в тот самый день. В письме меня предупредили не звонить в полицию — там говорилось, что если позвоню, то больше никогда не увижу сына. Они сообщили мне, что позвонят ровно через тридцать минут. Если же я не отвечу или они подумают, что звонок прослушивается, то его убьют.

Марин закрыла глаза. Услышанное было настолько мучительным, что и ее разум невольно начал придумывать множество возможных способов спасения.

— Мне следовало позвонить в ФБР. Но я просто… просто не смог. Они меня жутко разозлили. Расследование, видите ли, зашло в тупик… Мне казалось, что все нас бросили. А ты только что… — Он покачал головой. — Я не позвонил им. Я мог думать лишь о том, что прошло уже пять недель с тех пор, как я видел своего ребенка. Пять недель. И если через тридцать минут я мог узнать по телефону, действительно ли с ним все в порядке, то я хотел это знать. Мне необходимо было знать.

Да. Она понимала его. Но ей не хотелось доставлять Дереку удовольствие, признавая его правоту, поэтому она продолжала молчать.

— Я пошел в гараж и сел в машину. Телефон зазвонил в точно указанное время. Когда я ответил, то услышал голос Бэша.

— Что?! — Колени Марин подогнулись, и теперь уже она ухватилась за край столешницы, чтобы не упасть на пол. — Ты говорил с ним?

Дерек кивнул; на лице его застыла маска мучительной острой боли.

— Он сказал: «Привет, папа, это Бэш. Я скучаю по тебе и маме. Когда вы придете за мной?»

— О боже, — у Марин перехватило дыхание. — Боже…

— Тогда я сказал: «Скоро, мой медвежонок. Скоро». Я спросил, все ли у него в порядке, и он ответил: «У меня все хорошо. Здесь есть телевизор, разные пиццы и всякие вкусности». А потом спросил меня снова, когда я за ним приеду.

Марин так горько расплакалась, что не могла говорить, но кивнула.

— Потом кто-то забрал у него телефон. Мужчина. Голос я не узнал. Он сказал: «Если вы хотите получить вашего сына, то мы хотим получить миллион сегодня вечером. Мы пришлем вам номер счета».

— Ну да, мы же тогда как раз увеличили вознаграждение до миллиона, — взглянув на него, вспомнила Марин.

— Да, да, — Дерек кивнул. — И я сказал ему, что смогу достать эту сумму, но это займет как минимум три дня. Деньги уже были привязаны к вознаграждению, за ними следили, и я не имел ни малейшего представления, как перевести их, не насторожив фэбээровцев. Но я сказал, что двести пятьдесят тысяч у меня лежат на личном счету и что их я могу получить в считаные часы. К моему удивлению, он согласился.

— Почему ты после этого не позвонил в ФБР?

— А ты позвонила бы? — без малейшего раздражения спросил Дерек. Ему действительно хотелось знать, как бы поступила она, и он со страхом ждал ее ответа.

— Нет, — задумчиво помолчав, ответила Марин. И, едва произнеся это слово, поняла, что не соврала. — Нет, я не стала бы звонить. В тот момент, когда прошло уже больше пяти недель… Не позвонила бы, если б думала, что