желаемого, мало настойчивости и вечный рефлекс – вот характерные черты интеллигентов. В сущности, неплохие люди, они не одарены (или плохо одарены) качествами, делающими жизнь продуктивной и ведущими её по пути добра.

Странный заколдованный круг! Либо человек безвольничает и плохо работает, либо он кулак, как Будников у Короленко. Хороший человек рассуждает, рефлексирует, но не делает, а дурной работает, но как раз в обратном смысле, чем рассуждает хороший. В этом трагедия и, если хотите, несостоятельность интеллигенции.

И понятно отрицательное отношение к ней таких людей, как Горький и Л.Н. Толстой.

Горький весь пропитан идеализмом и жизнерадостностью, он требует, чтобы жизнь шла вперёд быстрым темпом. И он негодует на инертную и ноющую русскую интеллигенцию, чуть заметно копошащуюся в необозримых дебрях Российской империи. Горький идеализирует антиинтеллигентную жизнь, некультурных людей возводит на пьедестал, и дипломированная высшим образованием русская интеллигенция, как бы признавая своё бессилие, преклоняется перед этой антиинтеллигентной жизнью. Тут именно важно указать, что русские не остановились в своём увлечении Горьким как художником, а постарались придать ему общественное значение. Это уж явный признак безверия в свои культурные силы…

Из современных писателей один П.Д. Боборыкин изображает интеллигенцию в радужных красках. Но, вопреки желанию автора, как раз на его героях сказывается главнейший недостаток русского интеллигента, вовсе не возбуждающий оптимизма, которым полон сам П.Д.

Герои г. Боборыкина очень много говорят и очень мало делают. Жители центров, люди по большей части обеспеченные – эти господа живут в своё удовольствие и болтают на разные современные темы. Их поездки на голод[107] и ещё куда-нибудь в этом роде совсем не вытекают из сущности их натуры и жизни, а являются чем-то привязанным, пожалуй, даже выдуманным автором. Отнимите у этого идеализированного интеллигента его обеспеченность и переселите его в глушь России на место земского врача или учителя гимназии, завалите работой, и он будет такой же ноющий, подавленный жизнью русский интеллигент.

Мало кто из средних русских интеллигентов не оказывается в положении Токарева – героя повести Вересаева «На повороте».

«Идеалист» в студенческие годы – Токарев при столкновении с жизнью, с суровой действительностью, именно когда необходимо бороться, бороться и бороться – бессильно опускает руки и уже почти готов отдаться на волю течения. Юношеский идеализм сменяется угнетённостью духа и безверием… Понятно, что в трагедии русской интеллигенции играют роль и внешние обстоятельства, но главное коренится в натуре человека: неумение сильно хотеть, мягкость вместо протеста, отсутствие инициативы во всех её видах…

Вот почему я изобразил студентов не в радужных красках, не в блеске солнца молодости, а при сером, обыденном свете неяркого дня. Нет причин радоваться и ликовать, когда в жизнерадостном и пылком юноше замечаешь уже те самые черты, которые заставят его через два-три года пойти на убыль. Странно было бы изображать русского студента в противоположность русскому интеллигенту каким-то рыцарем без страха и упрёка. Ведь это был бы абсурд: когда интеллигент подготовляется к жизни, у него всё есть, когда живёт – почти ничего… Насмешкой звучат слова среднего интеллигента:

– Правда, у меня нет определённого миросозерцания, но оно есть у студента; у меня нет общественной стойкости, но она есть у студента: мы плохо умеем хотеть, но это за нас исполняют студенты…

Однако совершенно не правы господа вроде г. Евг. Л., который голословно утверждает в журнале «Вестник Европы»[108], что в «Студентах в Москве» изображены только «трактирные завсегдатаи, отъявленные негодяи, бульварные кавалеры, недобросовестные дельцы и проч.». Интересно, к какой из названных категорий причисляет «добросовестный критик» типы «Неуравновешенного» и «Философа с Козихи»? Этим, несомненно, порядочным студентам я уделяю почти половину места в отделе «Типы». Я, пожалуй, согласен, что можно относиться отрицательно с общественной точки зрения к «Декаденту», «Первокурснику», «Деятелю», но называть их негодяями или ещё чем-нибудь вроде этого по меньшей мере странно. В раздражённом тоне г. Евг. Л. мне слышится голос среднего русского интеллигента, ужасно обидевшегося на то, что его не изобразили героем. Раз в жизни – во время студенчества – приходится разыграть роль героя, и к этому «геройству» вдруг относятся сомнительно. Г. Евг. Л. весь сказался в своём отношении к первокурснику. Он, видите ли, не согласен со мной, что жизнь первокурсника – чисто внешняя феерия жизни. Не согласен также и с тем, что я считаю первокурсника «отрицательным элементом студенческих сходок». Ему хочется, чтобы первокурсник – этот вчерашний гимназист, пичкаемый где-нибудь в Калуге или Рязани разными суррогатами умственной косности, вряд ли идейно развитой – сразу вошёл в курс университетского положения дел и проникся университетскими интересами[109].

Я отвлёкся в сторону. Я позволю себе ещё раз выяснить характерные черты Смирнова и Сомова («Неуравновешенный» и «Философ с Козихи») и «Просветителя барышень» и покажу, что именно в этих моих типах отразились существенные достоинства и недостатки русского студенчества.

Смирнов важен нам двумя проявлениями своей личности – умственным и нравственным. Что же такое представляет из себя Смирнов в умственном отношении?

«Я вырабатываю миросозерцание, говорит он, мне нужно массу прочитать, потому что я ужасно многого не знаю».

Он интересуется всеми отраслями знаний, ничему не отдавая преимущества. Мировые итоги человеческой мысли стояли перед ним хаотической, огромной массой и дразнили его, и он выхватывал из этой массы всё, что мог и успевал.

Стремление к знанию, но разбросанность, неустойчивость в приобретении знаний. Отсюда расплывчатость, отсутствие твёрдых начал, отсутствие определённости.

– Тебе нужно перестрадать свои знания, – говорит Лавров Смирнову, – т. е. передумать, совершить самому процесс мышления. Но Смирнов нетерпелив, он только читает, узнаёт, что говорит тот или иной философ и учёный. Жизнь слишком хаотична, слишком много в ней противоречивости, и каждый думающий идёт своей дорогой к истине. Много дорог, и Смирнов, не имеющий собственной, блуждает по разным дорогам. Он принимает на веру всё, что говорят учёные, не критикует, так как не выработал себе никакого метода. И вместо красивого цельного здания, называемого миросозерцанием, получается какой-то хаос.

Кто-то заметил, желая сделать комплимент русскому студенту: студенты очень отзывчивы ко всем новым умственным течениям.

Пожалуй, не так отзывчивы, как изменчивы. Их знания слишком поверхностны. Они легко бросают то, что легко приобрели. Одно дело – это, например, Ницше – раньше христианин, а потом страстный антиморалист – он выстрадал своё «отступничество» и путём глубокой внутренней борьбы пришёл к новой вере; другое дело студент, который сегодня прочитал книгу Маркса и сделался марксистом, а через год прочитал «Проблемы идеализма» и сделался идеалистом и т. д. Я, конечно, не сравниваю Ницше со студентом – это было бы наивно, – я