– Вадик! – позвала Соня. – Это ты? Ты один дома?

– Нет… – послышался приглушённый детский голос. – Я с дедой.

– А что деда делает?

– Он спит…

Соня испуганно глянула на Митю.

– Давно спит?

– Давно… весь день.

– Господи… – у Сони перехватило дыхание. – Может, выломать дверь?

Неожиданно за дверью послышалось шарканье, потом ключ повернулся в замке, и она распахнулась. На пороге стоял дедушка – вид у него был ужасный, лицо опухло, глаза заплыли от слёз.

– Софья Васильевна… Милая… А я думаю – кто… Проходите, пожалуйста…

– Леонид Михайлович, ну что же вы мне не позвонили, – забормотала Соня. – Я бы взяла ребёнка на эти дни… надо было привести его в садик. Сказали бы мне…

– Не до того было, деточка… Соседка, добрая душа, мальчика брала, всё легче – чем потом за ним в садик идти. А вас-то зачем беспокоить… зачем же…

Он жестом пригласил их в гостиную. Соня огляделась – раньше она никогда не проходила дальше порога.

Это была действительно профессорская квартира, для годов семидесятых, она, наверное, считалась шикарной. Стенка из натурального дерева, кожаные кресла, паркет… Теперь всё это выглядело обшарпанным и старомодным. Кругом лежала пыль – настоящими слоями, такого Соня ещё не видала. Местами поверхность вытирали – то ли там, где заметили, то ли где хватило силы прибрать; получались разводы. Обои на стенах отслаивались – некому переклеить. Соня хотела бы посмотреть, что происходит в детской, но, конечно же, не решилась.

– Леонид Михайлович… Мы вот тут с мужем… В общем, вот…

Соня порылась в сумочке и неловко протянула ему пятитысячную купюру. Старик заморгал, и она, испугавшись, что он примет это за жалкую, унизительную подачку, подсунула деньги под пожелтевшую хрустальную вазочку и торопливо заговорила:

– Вы только не обижайтесь, я понимаю, что это копейки, но всё-таки, может, продукты какие…

– А может, пойти купить? – предложил Митя. – Давайте, я сбегаю, только скажите, что взять.

– Нет, нет… я сам… спасибо…

Дедушка вдруг странно всхлипнул – как будто горлом, закрыл лицо руками и затрясся в безмолвных рыданиях.

– Ну что вы, что вы… – беспомощно повторяла Соня, робко поглаживая его по руке. – Ну, успокойтесь, пожалуйста! Что же теперь делать… Мальчика напугаете, ну, не надо…

– Да, да… мальчика… Я ведь ему всё сказал… Пусть знает – правда? Нельзя скрывать, нельзя…

– А он?

Соня оглянулась – Вадик расхаживал вдоль мебельной стенки с маленькой синей машинкой, катал её по полированной поверхности, изображая мотор. Митя перехватил её взгляд и направился к ребёнку. Что-то спросил у него, тот, как ни странно, не убежал и не спрятался, а отозвался, показал Мите свою игрушку. Потом потянул его в коридор, и они ушли вглубь квартиры.

– Вадичка, мне кажется, понял… – дедушка начинал успокаиваться. – Молчит только всё время. Доченька – она ведь в последнее время совсем им не занималась, но он всё равно говорил – мама вернётся, мама поправится… мама перестанет кричать…

Он снова всхлипнул и потёр рукой в области сердца.

– А Машенька ведь не виновата была… она же болела… Я всегда Вадику объяснял – мама тебя любит, просто болеет и всё забывает… А теперь, говорю, мама на небе. Она там всё вспомнила и на тебя смотрит. Он не плакал совсем… Говорит, «мама теперь не злая…» Ну, я его на похороны не брал, конечно…

Старик говорил, говорил и не мог остановиться. Соня только кивала, выслушивая подробности – про то, как он подбирал «доченьке» одежду, как она выглядела в гробу – «ну совсем как прежняя», как на кладбище пошёл дождик – «а это знак, что хорошего человека хоронят», и так далее… Она набралась терпения, понимая – человеку надо выговориться, тогда станет легче.

Наконец, дедушка бросил взгляд на лежащие на столе деньги.

– Спасибо, Софья Васильевна, родненькая…

– Это так мало… я же понимаю…

– Что вы, что вы! Для нас сейчас это очень важно… У доченьки ведь была пенсия. Вадику тоже назначат, вот ходить оформлять надо… Мне бы только чтоб мальчика у меня не отобрали… Хорошо, что отец жив. Я его упросил сказать, что он Вадика к себе заберёт, если кто спрашивать будет. А то мне могут и не доверить – возраст.

– Алименты отец платит?

– Да, конечно… Только у него зарплата маленькая.

– Что же он – теперь даже не позаботится о ребёнке?

– Ой, милая вы моя, нужен ему этот ребёнок! Раньше был не нужен, и сейчас тем более. А для меня – свет в окошке. Нет, нет, я ему котика моего не отдам…

Соня, кроме жалости, почувствовала невольное раздражение. Разве можно быть настолько эгоистичным – надо ведь думать о будущем. Возможно, отец, хоть он и козёл, если его малость напрячь, мог бы дать мальчику что-то ещё, кроме обильной, но беспомощной нежности дедушки? Конечно, у отца другая семья… тоже ничего хорошего. Но и здесь…

Слезливый, сентиментальный старик, уменьшительноласкательная речь, полная беспомощность, темнота, пылища… Она вдруг вспомнила, как рада была уехать от своей бабки – к детям, в светлые помещения, к занятиям лепкой и рисованием. А вдруг Надька права? Сейчас, находясь в этой удушливой, мрачной атмосфере, Соня была менее категорична. Разве можно делать ребёнка заложником чьей-либо, пусть даже такой искренней, привязанности?

Но… как сказать об этом человеку, для которого весь смысл жизни сосредоточен теперь в этом ребёнке? Да и невозможно представить себе Вадика в интернате, в казённых стенах среди равнодушных людей. Кто знает, что там сейчас происходит – в советское время было убого, тоскливо и голодно, но, по крайней мере, не издевались над детьми. Воспитателей, действительно любящих свою работу, и тогда находилось немного, но нынче же просто волосы дыбом встают от иных историй! И всё-таки – должен же быть какой-нибудь выход?

– Леонид Михайлович! Вам отдохнуть надо, прийти в себя. Давайте, мы на несколько дней возьмём мальчика? Всё будет полегче немножко. Ну, хотя бы до конца недели…

Она даже испугалась, увидев его лицо. Дед отшатнулся от неё, как от чудовища, выставил вперёд руку, словно защищаясь.

– Нет, нет! – выкрикнул он. – Нет, я не могу. Я без него умру… Я ни минуты без него…

– Но соседке же вы оставляли… Чем же мы хуже? – изумилась Соня.

– Это здесь… рядом… это недолго. А ночью он всегда со мной…

– Ну, тогда… Давайте, мы поможем в квартире убраться? Вам тяжело одному.

– Нет, нет, ничего не надо! Нам помогают! Спасибо!

Голос у него стал настороженным и неприязненным. Она не понимала, чего он так испугался, но настаивать не стала – боялась, что у деда начнётся приступ. В конце концов, почему выход должна искать именно она? Всем не поможешь, особенно, если люди этого не хотят.