Через какое-то время в зал вошли несколько архонтов. Впереди всех, осознавая важность своего высокого положения, шел Лука Нотарас – великий дука[58] и с недавних пор месазон[59]. Занять столь высокий пост ему помогли многочисленные связи, а также огромное влияние на столичную знать, которая получала от него самые дорогие и изысканные подарки. Император недолюбливал Нотараса – слишком прагматичной и изменчивой была натура этого низкородного сановника. В свое время он не боялся поднимать голос против реформ Иоанна, теперь, со смертью последнего, мегадука приобрел еще больше власти, подкупая и расставляя повсюду верных себе людей. С недавних пор Константин стал подозревать Нотараса в том, что тот связан с последними мятежами в городе и что именно он организовал погромы в квартале венецианцев. Но то ли эти подозрения были ошибочны, то ли мегадука оказался слишком изворотлив, однако уличить его в преступлениях так и не удалось.

Архонты поприветствовали императора и встали по обе стороны от трона, согласно своему чину и званию. Нотарас, заметив на мне императорский подарок, удивленно поднял брови и, не сводя с меня внимательного взора, занял свое место по правую руку от императора.

Через несколько минут в зал вошли пять человек в сопровождении Иоанна Далматаса. Тучного итальянца, с увесистой золотой цепью на шее я узнал без труда – это был Джироломо Минотто, бальи венецианской колонии в Константинополе, как всегда элегантный и изысканно одетый. Остальные были мне не знакомы, впрочем, невысокий юноша, что шел позади Минотто, в бархатном, расшитом серебром темно-зеленым кафтане, с выразительными чертами лица сильно напоминал мне одного, весьма влиятельного венецианца…

– Меня зовут Антонио Фоскари. – Я – племянник правителя Светлейшей Венецианской Республики, дожа Франческо Фоскари, – высокопарно произнес юноша, подтвердив мою догадку. – Мне бы хотелось разрешить одну неловкую ситуацию, которая возникла между нашими государствами.

Император кивнул, дозволяя ему продолжить свою речь.

– Некоторое время назад, в канцелярию Совета десяти[60] поступило некое письмо. – Юноша извлек конверт, передал его Константину и, когда тот развернул его, добавил, еле сдерживая гнев: – Оно написано вами, не так ли?

– Верно. Это написал я, – ответил император, едва взглянув на пурпурные чернила. – Однако письмо было адресовано только одному человеку, вашему дяде, дожу Франческо Фоскари.

– Сведения, которые содержатся в этом документе, касаются не только моего родственника, но и всей Венецианской республики! – выпалил юноша и кровь тут же прилила к его лицу. – Хотел бы уведомить вас, что этим письмом вы нанесли тяжкое оскорбление нашему государству!

– Государству? – переспросил император, слегка возвысив голос. – Насколько мне известно, вы прибыли в нашу столицу как частное лицо и можете говорить лишь от лица семьи Фоскари.

– Оскорбление дожа – это оскорбление Венеции!

– Сомневаюсь, – покачал головой Константин. – Фоскари – это еще не вся Венеция. И хотя я понимаю вашу обиду…

– Обиду? – племянник дожа стал красным, как ковер, расстеленный на полу. – Вы опозорили наш род и сделали мою сестру посмешищем для всей Венеции!

– Не забывайтесь! – прикрикнул на юношу Лука Нотарас. – Вы находитесь перед лицом автократора ромеев!

Это недвусмысленное предостережение несколько остудило пыл молодого итальянца. Антонио опустил глаза и стал покусывать тонкие губы, мучаясь от бессилия и злобы, которую не привык держать в себе.

Я внимательно изучал юного Фоскари и уже мог составить о нем некоторое представление. Он был горяч, дерзок, не привык склонять головы и, судя по всему, подобно многим высокородным отпрыскам итальянских семей был заядлым дуэлянтов. Сейчас я видел, с каким чудовищным усилием он подавлял в себе желание бросить вызов императору или кому-то из его людей.

– Я понимаю вашу обиду, – примирительно повторил Константин. – Но в своем письме я подробно изложил причины моего поступка и принес вашему дяде соответствующие извинения. Знаю, что этого недостаточно, однако ничего другого я предложить не смогу.

Антонио некоторое время собирался с мыслями и старался взвесить каждое следующее слово.

– Дож просит вас подумать еще… – смиренно начал он, но император его оборвал.

– В этом нет нужды. Мы дали окончательный ответ.

Фоскари побледнел, взглянул в глаза Константина, а затем снова уставился в пол.

– В таком случае мне больше нечего здесь делать. – Антонио поклонился и в окружении удивленного и разочарованного Минотто, а также других итальянцев направился к двери.

– Передайте дожу, – сказал напоследок император, – что мы остаемся верны своим обязательствам. Пусть личные обиды останутся в прошлом, ради нашего общего будущего!

Антонио бросил на василевса странный взгляд, оглядел прочих вельмож, а затем произнес, так тихо, словно обращался к пустоте:

– Фоскари никогда не оставляют обиды в прошлом. Никогда! – Он резко одернул плащ и вышел из залы.

Константин некоторое время наблюдал за дверью, надеясь, что посланник еще вернется и заберет свою угрозу назад, но за гнетущей тишиной раздавался лишь стук быстро удаляющихся шагов. Иоанн Далматас не выдержал и обратился к императору:

– Позвольте мне вернуть этого мальчишку, государь. Пусть ответит за свое поведение.

– Не стоит, – покачал головой Константин. – Его гнев вполне оправдан и справедлив.

* * *

Этим же вечером василевс вновь вызвал меня к себе. Он был чем-то подавлен, хотя и старался скрыть свои чувства.

– К сожалению, наш разговор был прерван, Георгий, – сказал он. – Мы так и не обсудили твою предстоящую миссию.

– Прежде я хотел бы знать: о чем говорил юный Фоскари. Что за оскорбление вы нанесли его семье?

Константин тяжело вздохнул.

– Я отменил помолвку с дочерью дожа.

Слова императора прозвучали для меня громом среди ясного неба.

– Вы расторгли помолвку? – в ужасе повторил я. – Но ведь этот брак мог укрепить наши связи с Венецией.

Император кивнул головой.

– Ты прав, но на этот шаг меня толкнуло вероломство самих венецианцев.

Василевс взял со столика бумагу и протянул ее мне.

– Читай.

Это было письмо венецианского дожа османскому султану, в котором содержался перечень уступок, на которые Венеция соглашалась пойти ради достижения мира с османами. В частности, один из пунктов, гласил, что республика Святого Марка не будет оказывать помощь Константинополю в случае, если тот окажется в состоянии войны с турками.

– Откуда это у вас? – спросил я, дочитав письмо до конца.

– Надо поблагодарить Рангави. Он перехватил венецианских послов, когда те направлялись в ставку Румелийского бейлербея.

– Перехватил? То есть напал?

– Не стал бы называть это нападением, – сказал Константин, постукивая пальцами по столу. – Все смахивало на пьяную драку в трактире. Поверь, Рангави все провернул так, что они ничего не заподозрили.

– Так значит, венецианцы ведут переговоры с турками за нашей