кончилось раньше срока, так что я не сумел облагодетельствовать многих, но все равно благодарен кардиналу Исидору за его беспримерную жадность, ибо моими руками он сотворил множество достойных дел. Упокой господь его душу…

Итальянец осенил себя крестным знамением.

Можно было бесконечно слушать болтовню и бахвальство Джакобо, но только не в султанском дворце, где повсюду шныряли любопытные евнухи, поэтому мне пришлось попросить своего друга вернуться к рассказу о том, как он оказался в султанском дворце.

– Шел второй день битвы на Косовом поле, – продолжил кондотьер, уже без прежнего запала и энтузиазма. – Я со своим отрядом прорывался к ставке султана. Мы уже видели золотой полумесяц над его шатром, когда подлые валахи ударили нам в спину. Порезали многих моих ребят, а ведь большинство из них сражались с нами еще под Нишем и Златицей…

Джакобо опустил взгляд и с силой опустил кулак на ладонь.

– Вскоре турки добрались и до меня. Стащили с коня и набросились всем скопом. Помню, как ударил одного агарянина кулаком по роже, но тут же получил сам.

Джакобо провел рукой по белому шраму на подбородке.

– Затем связали меня и принялись избивать. Кто-то уже приставил кинжал к горлу, но их старший приказал оставить меня – османскую тарабарщину я с горем пополам уже научился немного разбирать.

– А что же было дальше? – слушая рассказ Джакобо, я вспоминал изрытое копытами сотен лошадей и, залитое дождем, поле под Варной, где вместе со своим королем и предводителем сложили головы многие христиане. Но султан не удовлетворился этим и решил учинить расправу над пленными. Одного за другим рыцарей подводили к плоскому, багровому от пролитой крови камню, опускали на колени, и огромный палач-дурбаши ловким движением клинка прерывал биение жизни в их телах. Только изменив своей вере, можно было спастись.

– Ну а что могло быть дальше? – развел руками итальянец, немного удивленный моим вопросом. – В плену я пробыл недолго. Султану нужны были опытные и умелые люди для войны с албанцами. Вот кто-то и указал на меня… Привели к падишаху, и он предложил перейти к нему на службу.

– И ты согласился? – спросил я и в ту же секунду пожалел о своем глупом вопросе.

– Как видишь, – усмехнулся Джакобо, демонстрируя мне турецкую саблю, кафтан и шаровары, заправленные в высокие сапоги.

– Султан по достоинству оценил мои умения. Освободил от всех податей, выделил хорошее жалование и поручил командовать отрядом таких же, как я, наемников-христиан. Кстати, те остолопы, что притащили тебя ко мне, как раз из них.

Итальянец самодовольно выпятил грудь, ожидая, вероятно, похвалы или восторга, но в моей душе вскипали иные чувства.

– И много ли людей в твоем отряде? – спросил я, чувствуя какую-то неприятную пустоту внутри себя.

– Пока нет. – Джакобо не заметил, как изменился мой голос и был все так же дружелюбен и беспечен. – Едва ли наберется полсотни. Но поверь, эти парни что надо – есть даже кое-кто из наших, тех, что прежде служили у Хуньяди.

– И все они готовы воевать под турецкими знаменами?

– А почему бы и нет? – развел руками Джакобо. – Взять хотя бы нас с тобой: раньше вместе служили королю, а теперь, стало быть, вместе послужим султану.

– Я не убиваю своих собратьев! – резко оборвал я итальянца, но Джакобо хотя и был несколько удивлен моей реакцией, все же заупрямился:

– О каких собратьях ты говоришь? Нынче в христианском мире каждый сам за себя. Англичане убивают французов, французы – бургундцев, в Чехии вновь поднимают головы гуситы, германский император кровожадно поглядывает на Венгрию, а та безуспешно пытается подчинить Валахию, Венеция, Генуя и Пиза постоянно грызутся из-за торговых проливов, Сербия… впрочем, она, как и Болгария, давно уже находится под пятой у османов. Христиане убивали и преследовали христиан во все времена, и никто почему-то не вспоминает о том, что мы принадлежим одной вере.

Джакобо был в чем-то прав. Вспомнить хотя бы карательные походы против чехов и альбигойцев, санкционированные самим Папой Римским, или разорение европейцами Константинополя, да и много ли еще жестокостей совершалось под прикрытием знамени Христа?

– Не стоит оправдывать этим свои действия, Джакобо, – чуть спокойнее сказал я. – Мы боролись не только за веру, но за свободу целых народов, а теперь, ты сражаешься на стороне тех, кто эту свободу пытается отнять, на стороне палачей и угнетателей.

– А что дала мне эта твоя свобода? – хмуро спросил Джакобо, однако ответить я не успел.

Неподалеку от нас послышались крики и ругань. Мы с итальянцем выбежали на дорогу, ведущую в сторону дворца – там, на террасе, я увидел Мехмеда. Он был чем-то взбешен – налившиеся кровью глаза бегали из стороны в сторону, ноздри его раздувались, жадно вбирая воздух, кожа стала белее снега, а лицо исказилось в гримасе гнева. Такие неконтролируемые приступы ярости я наблюдал у принца уже не раз и знал, что в таком состоянии он способен на все, что угодно. На полу перед ним, рыдая, лежала девушка, рядом с ней – опрокинутый поднос со сладостями и щербетом.

– Я должен оставить тебя, – сказал я Джакобо. – Мы еще встретимся, обещаю.

Итальянец молча кивнул, дал знак своим людям, и они скрылись в глубине дворцового сада. Я же поспешил на помощь бедной служанке, которая имела несчастье попасть под горячую руку шахзаде. На террасе я оказался как раз вовремя – на моих глазах Мехмед выхватил кинжал, ранил подбежавшего к нему евнуха и уже заносил свое орудие над телом беззащитной девушки, которая от ужаса даже перестала рыдать.

Медлить было нельзя. Я бросился к принцу и в последний момент перехватил запястье с кинжалом.

– Ваше высочество! – прокричал я. – Умоляю, не делайте этого!

Несколько секунд Мехмед глядел перед собой с диким выражением лица. Казалось, он с легкостью убил бы и меня, только за то, что я посмел встать на его пути. Однако запястье принца было плотно зажато в моей руке и при всем желании, он не смог бы совершить задуманное. Со стороны сада к нам уже бежали двое гвардейцев-янычар, готовые, по одному лишь движению брови наследника изрубить меня на куски.

К счастью, приступ Мехмеда на этот раз оказался непродолжительным. Дыхание его стало ровнее, зрачки сузились, кровь вновь приливала к лицу, и только теперь я решился отпустить запястье с кинжалом, который нависал надо мной, подобно тому, как нависал меч над троном Дионисия из древней греческой легенды[53].

– Где ты пропадал? – придя в себя, спросил Мехмед. От прежней безумной ярости не осталось и следа, но голос его