же ни на минуту не задумалась о том, что было совершенно очевидным – о том, что всему этому он научился у кого-то другого; у кого-то более храброго, более наглого, более опытного и почти не склонного испытывать стыд.

И все время этот кто-то искусно поддерживал созданный им чисто внешний облик Тинкера – облик истинного джентльмена, обладающего отличными манерами, развитой речью, великолепно одетого и в высшей степени нравственного.

Я встала, отыскала свою сумку и вытащила оттуда томик «Вашингтонии» – тот «мячик», который судьба бросила прямо мне на колени. Открыла его и попыталась разобраться в правилах и устремлениях юного Джорджа Вашингтона.

1. Каждое ваше действие, осуществляемое в обществе других людей, следует сопровождать определенными знаками уважения к присутствующим.

15. Ваши ногти всегда должны быть чистыми и коротко подстриженными; а руки и зубы следует постоянно поддерживать в чистоте без каких-либо напоминаний.

19. Постарайтесь, чтобы ваше лицо всегда имело приятное выражение; впрочем, при рассмотрении серьезных вопросов оно может быть и несколько более суровым.

25. Следует избегать поверхностных комплиментов и чрезмерных аффектаций, за исключением тех случаев, когда подобное проявление чувств является необходимым.

Я вдруг поняла важность и необходимость всех этих правил для Тинкера Грея. Для него эта книжонка была не просто набором моральных установок – она была отправной точкой для его карьерного роста, для продвижения по социальной лестнице. Этакая школа волшебства; учебник «Сделай сам». Что-то вроде книги Дейла Карнеги «Как завоевывать друзей и воздействовать на людей», хотя юный Вашингтон выработал свои «правила вежливости» на сто пятьдесят лет раньше Карнеги.

Я покачала головой, точно умудренная жизнью старуха со Среднего Запада.

Господи, Кэтрин Контент, какой же ты все-таки была деревенщиной!

Тедди в Тинкера, Ивлин в Ив, Катя в Кейт – в Нью-Йорке такого рода преобразования происходят безвозмездно. Примерно так я считала еще в начале этого года. Однако сложившиеся обстоятельства должны были бы напомнить мне две версии фильма «Багдадский вор».

В оригинальной версии обнищавший герой в исполнении Дугласа Фэрбенкса влюбляется в дочь калифа и выдает себя за принца, чтобы получить доступ во дворец. А в новом фильме с измененным сюжетом, созданном на студии «Техниколор», главный герой совершенно иной – это принц, утомленный скукой и помпезностью двора, который надевает крестьянскую одежду, чтобы иметь возможность насладиться чудесами восточного базара.

Такие маскарады, как этот, не требуют особого воображения ни для того, чтобы в них поучаствовать, ни для того, чтобы их понять; нечто подобное случается каждый день. Но допустить, что эта игра способна увеличить чьи-то шансы на счастливый конец, можно только в том случае, если на какое-то время поверить, что обе версии «Багдадского вора» жизнеспособны: то есть поверить в то, что ковры могут летать.

Зазвонил телефон.

– Да?

– Кейти.

Я заставила себя рассмеяться и сказала:

– Угадай, что я сейчас держу в руках?

– Кейти.

– Давай, угадывай. Да нет, ты просто не поверишь!

…

– «Правила вежливости и достойного поведения»! Помнишь такую книжку? Погоди-ка. Дай я тебе одно прочту.

Я, не выпуская из рук трубку, шуршала страницами.

– Ага! Никогда не шутите ни словом, ни жестом над вещами жизненно важными. А что, очень хороший совет. Или вот еще этот, за номером шестьдесят шесть: Не старайтесь сразу занять в компании главенствующее место, но будьте дружелюбны и вежливы. Но ведь это же прямо ты собственной персоной!

– Кейти.

Я повесила трубку. И снова принялась читать список правил вежливости, составленный мистером Вашингтоном. Теперь я читала еще более внимательно, отдавая должное этому не по годам развитому парнишке, выросшему в английской колонии. Некоторые из установленных им правил обладали, пожалуй, весьма глубоким смыслом.

Телефон снова зазвонил. Он звонил и звонил, а потом надолго умолк.

В юности я со смешанными чувствами относилась к собственным длинным ногам. Они были похожи на ноги новорожденного жеребенка и, казалось, были созданы исключительно для того, чтобы подламываться и запутываться. Билли Богадони, который жил на соседней улице за углом и имел восемь сестер и братьев, прозвал меня Кузнечиком, и это был отнюдь не комплимент. Но, как это обычно и бывает, тело мое вскоре догнало мои ноги, и я начала по-настоящему ими гордиться. Мало того, я обнаружила, что мне даже нравится быть выше всех остальных девчонок. А к семнадцати годам я перегнала ростом и Билли Богадони. Когда я только еще поселилась у миссис Мартингейл, она часто повторяла в своей приторно-сладкой манере, что мне не следует носить туфли на высоком каблуке, потому что парни не любят танцевать с девушками, которые выше их ростом. Возможно, именно из-за ее надоедливых наставлений мои каблуки были на полдюйма выше, чем нужно, когда я наконец покинула ее пансион.

Моя длинноногость, оказывается, имела и еще одно преимущество: я с легкостью могла, откинувшись на спинку отцовского кресла, вытянуть ноги и пальцами не только дотянуться до своего нового кофейного столика, но и столкнуть с него телефонный аппарат, что я сейчас и проделала; телефон проехал по поверхности столика и соскользнул с него, словно палубное кресло с борта «Титаника».

А я продолжала без передышки читать «Правила вежливости», составленные Вашингтоном. Как я уже говорила, их там было сто десять, и вполне могло показаться, что этот список несколько чрезмерен. Однако самое лучшее мистер Вашингтон приберег напоследок:

110. Старайтесь сохранить в своем сердце живой ту маленькую искорку Божественного огня, которая называется совестью.

Совершенно очевидно, что многие из Правил мистера Вашингтона Тинкер читал весьма внимательно. Но, возможно, до этого, последнего, пункта он так и не добрался.

Во вторник утром я проснулась рано и отправилась на работу пешком, быстро преодолев весь путь и развив скорость, достойную Битси Хоутон. Небо над головой сияло осенней синью, на улицах было полно честных людей, идущих, как и я, честным трудом отрабатывать честную зарплату. Вершины небоскребов на Пятой авеню были окутаны светящейся дымкой на зависть пригородам. На углу Сорок второй улицы я дала двадцать пять центов свистнувшему мне «ньюзи»[162], и он сунул мне свежий номер «Таймс» (сдачу оставь себе, мальчик), а затем лифт в «Конде Наст» вознес меня на двадцать пятый этаж – и на это ушло гораздо меньше времени, чем ушло бы на то, чтобы пролететь двадцать пять этажей, выпрыгнув из окна.

Когда я шла на свое рабочее место с газетой под мышкой (и мурлыча себе под нос ту песенку, которую насвистывал «ньюзи»), я заметила краем глаза, что получивший поющую телеграмму Фезиндорф встал, когда я проходила