Сев в поезд, я специально прошла еще через несколько вагонов и села с той стороны, где к путям подступал лес. Отсюда перрон не был виден, и не нужно было мучительно долго махать рукой на прощание. Как только поезд тронулся, я закурила и извлекла из сумки роман Агаты Кристи. Поскольку я почти не продвинулась дальше седьмого абзаца восьмой главы, то намеревалась в пути несколько увеличить скорость чтения. И тут я увидела, что между страницами что-то торчит. Это была игральная карта, разорванная пополам – туз червей. На ее лицевой стороне было написано: Мата… встретимся в клубе «Сторк»[159] в понедельник 26-го в 9 вечера. И приходи одна.

Заучив наизусть содержание этой записки, я аккуратно подожгла ее, держа над пепельницей.

Глава девятнадцатая

По дороге в Кент

В понедельник 26-го сентября я позвонила на работу и сказалась больной.

Предыдущая неделя была какой-то совсем уж безжалостной. Двадцатого сентября наброски четырех очерков, соперничавших друг с другом за место на первой обложке, были переданы Мэйсону Тейту, а он все их с отвращением отверг и вышвырнул за порог своего кабинета. Страницы их разлетелись в разные стороны, и я подумала, что, наверное, так русские раньше выстреливали телами шпионов из кремлевских пушек в сторону того государства, из которого эти шпионы явились. А потом, желая как можно отчетливей выразить, что он совершенно не удовлетворен нашей работой, Тейт в следующие четыре дня заставил всех торчать в офисе до десяти вечера. А мы с Элли и вовсе половину шаббата посвятили работе.

В общем, позвонив на работу и сказавшись больной, любая разумная молодая женщина тут же снова завалилась бы спать. Но небо было таким ясным, солнышко так сияло, а воздух был таким прозрачным и хрустким, что я решила не спать, а насладиться каждой минутой этого чудесного сентябрьского дня, обещавшего быть долгим.

Я приняла душ, оделась, а затем пошла в кафе в Гринвич-Виллидж и выпила три чашки итальянского кофе с горячим молоком и шоколадной крошкой. Кроме того я подвергла пыткам и четвертованию тортик, постепенно съела весь, да еще и газету от корки до корки прочитала и даже полностью разгадала помещенный в ней кроссворд, заполнив каждую его клеточку.

Каким все же трансцендентным развлечением может оказаться кроссворд! Например: найдите слово из четырех букв, имеющее значение «исполнение соло», начинающееся на «А» и кончающееся на «Я». Или найдите синоним слова «меч», но в два раза длиннее, начинающийся и кончающийся одинаковыми слогами. Совокупность разносортного из семи букв. И не имеет значения, сколь жизнеспособны слова «ария», «рапира», «попурри», сколь часто они встречаются в повседневном языке. Когда ты видишь, как идеально они подходят, как успешно заполняют собой нужные клетки, то испытываешь примерно такое же удовлетворение, какое, должно быть, испытывает палеонтолог, когда, собирая скелет какого-нибудь давно вымершего животного, обнаруживает, что данный обломок кости точно ложится в гнездо тазобедренного сустава, и это, безусловно, подтверждает существование определенного вселенского порядка, а может, и Божьего промысла.

Последние квадратики, которые нужно было заполнить, требовали перевода французского слова ECLAT, и уложиться нужно было в пять букв. Вписав в клеточки подходящее слово «успех», я решила, что для меня это некое благоприятное знамение, и, выйдя из кафе, направилась прямиком в парикмахерскую «Изабелла», находившуюся за углом.

– Как вас причесать? – спросила новенькая молоденькая парикмахерша по имени Луэлла.

– Как кинозвезду.

– Тернер или Гарбо?

– Все равно. Вам кто из них больше нравится? Но волосы должны быть рыжими.

Исторически так сложилось, что я, стоило мне оказаться в руках парикмахера, делала все, лишь бы не вести глупую беседу ни о чем: я морщилась, делала вид, что уснула, тупо смотрела в зеркало, а однажды даже притворилась, что не говорю по-английски. Я терпеть не могла бессмысленную болтовню, но сегодня, когда Луэлла принялась трещать, выкладывая мне ложные сведения о романах голливудских звезд, мне вдруг захотелось ее поправить. Кэрол Ломбард вовсе не вернулась к Уильяму Пауэллу, а по-прежнему живет с Кларком Гейблом. И Марлен Дитрих вовсе не называла Глорию Свенсон видавшей виды; все было как раз наоборот. Я не только бедную Луэллу, но и себя удивила столь глубокими познаниями. Должно быть, бедная девочка решила, что я уже много лет слежу за каждой публикацией в газетах, посвященной знаменитостям. Однако это были всего лишь крохи того, что я бессознательно впитывала в течение рабочего дня. Когда вычитываешь текст, то отнюдь не испытываешь приятного возбуждения, видя все эти винтики и гаечки голливудского конвейера. Но Луэлла от этих подробностей просто в восторг приходила. Она даже улучила момент и подозвала ко мне еще парочку девушек, чтобы и они могли послушать мои байки о Кэтрин Хэпберн и Говарде Хьюзе – они бы никогда такому не поверили, если бы не узнали об этом непосредственно из уст представительницы прессы. Впервые в жизни меня назвали представительницей прессы, и, как оказалось, это было не так уж неприятно. Я даже вдруг подумала, а что, если и я тоже все-таки болтушка? Ну да, бродяга и болтушка! Прямо сезон личных открытий!

Оказавшись в сушилке, я вытащила из сумки Агату Кристи и продолжила неторопливо продвигаться к развязке.

Пуаро в тот день встал необычайно рано. Он поднялся на третий этаж усадьбы, тихо проник в старую детскую и, пробежав рукой в перчатке по подоконникам, открыл самое западное окно. Потом вытащил из кармана бронзовое пресс-папье (еще в четырнадцатой главе он сунул его в карман, находясь в библиотеке) и метко швырнул его по касательной на шиферную крышу, нависавшую над окном соседней спальни. Точно шарик в китайской лотерее, пресс-папье скользнуло по желобку шифера и упало, с грохотом задев окно хозяйской спальни, а затем, несколько изменив угол падения, пролетело над окном гостиной, скатилось по отвесам оранжерейной крыши и исчезло в саду.

Зачем Пуаро понадобился подобный эксперимент, можно было только догадываться.

Если только…

Если только он не подозревал, что некто, застрелив жениха наследницы, не взбежал по лестнице в детскую и не выкинул пистолет из окна точно так же, как только что сам Пуаро выкинул пресс-папье – чтобы пистолет в итоге перелетел через западное крыло дома, упал в сад, и все бы решили, что стрелявший обронил его там, спасаясь бегством. Это позволило бы убийце спокойно спуститься по лестнице в противоположном конце дома и с изумлением спрашивать, что тут, собственно, произошло.

Но чтобы добиться подобного результата, требовалось, по всей видимости, хорошенько