мимо него. Затем те же действия повторили Кэбот и Спиндлер. Сидевшая в дальнем конце нашего просторного зала Элли продолжала как ни в чем не бывало молотить по клавишам машинки, однако мой удивленный взгляд она все же перехватила, и в ее глазах мне почудился некий намек на предостережение. За стеклянной стеной кабинета виднелся Мэйсон Тейт, как всегда макавший в кофе кусочки шоколадки.

И, лишь подойдя к своему столу, я вместо стула обнаружила там инвалидное кресло с нарисованным на спинке красным крестом.

3 °CЕНТЯБРЯ

Когда он пересек Первую авеню, то встретился взглядом с двумя девушками с карибских островов, стоявшими под уличным фонарем. Девицы сразу перестали разговаривать и принялись профессионально ему улыбаться, но он лишь головой покачал и, глядя прямо перед собой, быстро пошел по Двадцать второй улице. Девушки продолжили прерванный разговор.

Снова полил дождь.

Он снял шляпу и спрятал ее под куртку, внимательно поглядывая на номера многоквартирных домов. № 242, 244, 246…

Когда он говорил с братом по телефону, тот не захотел встречаться в Верхнем городе. Не захотел он встретиться и в ресторане. Или хотя бы в разумное время суток. И настоял на том, чтобы встретиться в Гэзхаус-дистрикт[163] в 11 вечера, объяснив, что там у него какое-то мероприятие, на котором ему непременно нужно присутствовать. Брата он обнаружил на крыльце дома № 254. Хэнк сидел на ступеньке и курил сигарету; лицо у него было очень бледным, даже каким-то серым, как у шахтера.

– Привет, Хэнк.

– Привет, Тедди.

– Как дела?

Ответом Хэнк себя не затруднил. Он даже не встал, чтобы поздороваться, и ничего не спросил. Вопросы типа «Как дела?» или «Как живешь?» Хэнк перестал задавать уже очень давно.

– Что это у тебя там такое? – спросил Хэнк, мотнув головой и указывая на спрятанную под курткой шляпу. – Голова Иоанна Крестителя?

– Нет. Обыкновенная панамская шляпа.

Хэнк кивнул с кривой усмешкой.

– Панамская, значит!

– Просто она от дождя сильно садится.

– Ну еще бы!

Решив сменить тему, он спросил у Хэнка:

– Как у тебя с работой?

– Все тип-топ, как я и предполагал, даже еще лучше.

– Все торговые палатки расписываешь? Или маркизы над входами?

– Ты разве не слышал? Мне удалось продать целую кучу своих картин Музею современного искусства. Как раз вовремя – иначе меня бы на улицу вышвырнули.

– Я, в частности, и поэтому хотел с тобой увидеться. Мне тут выпала нежданная удача – я получил довольно крупную сумму денег. Не знаю уж, когда мне снова так повезет. Так что ты вполне можешь этими деньгами воспользоваться, чтобы заплатить за аренду…

Он вытащил из кармана конверт.

При виде пухлого конверта выражение лица Хэнка стало совсем кислым.

Возле них вдруг затормозила какая-то машина. Полицейская. И он, не оборачиваясь, быстро сунул конверт в карман.

Полицейский, сидевший рядом с водителем, опустил стекло. У него были темные брови и оливкового цвета кожа.

– У вас все в порядке? – спросил полицейский с явным желанием помочь, если что.

– Да, офицер. Спасибо, что остановились.

– О’кей, – сказал патрульный. – Но вообще вы тут поосторожней. В этом квартале ниггеров полно.

– Это вы, офицер, точно заметили, – бросил Хэнк через плечо. – А вы осторожней на Мотт-стрит. Там сплошные макаронники живут.

После этих слов оба полицейских вышли из машины. У водителя была наготове дубинка. Хэнк встал и спустился на тротуар им навстречу.

Ему просто пришлось встать между Хэнком и полицейскими, вытянув перед собой руки и как бы отгораживая их друг от друга. Извиняющимся тоном он тихо сказал:

– Это мой брат. Он вовсе не хотел вас обидеть. Просто он пьян. Я его сейчас как раз домой веду.

Полицейские молча смотрели на него. Видимо, изучали его костюм и модную стрижку.

– Ну хорошо, – сказал тот, что раньше сидел на пассажирском сиденье. – Но лучше бы он нам здесь сегодня ночью больше не попадался.

– А еще лучше – чтоб мы его вообще больше никогда не видели, – прибавил водитель.

После чего они сели в машину и уехали.

Он повернулся к брату.

– И о чем ты только думал, Хэнк? – сказал он, качая головой.

– О чем я думал? А думал я о том, что лучше бы ты собственными гребаными делами занимался, а в мои не лез.

В общем, все пошло совсем не так, как он надеялся. Он снова сунул руку в карман и вытащил конверт с деньгами. Теперь они с братом стояли лицом друг к другу.

– Вот, возьми, – сказал он примирительным тоном. – И давай поскорей отсюда выбираться. Если хочешь, можно куда-нибудь пойти и немного выпить.

Хэнк на деньги даже не посмотрел.

– Мне твои деньги не нужны.

– Возьми, Хэнк.

– Ты их заработал. Пусть они у тебя и останутся.

– Да ладно тебе, Хэнк. Я же для нас обоих их заработал.

Он еще и договорить не успел, но уже понял, что произносить этих слов не стоило.

Ну, вот оно, думал он, сейчас он меня ударит. Он видел, как Хэнк, развернувшись всей верхней частью туловища, замахивается, и его рука от самого плеча словно вытягивается и сбивает его с ног.

Как раз в эту минуту дождь полил как из ведра.

У Хэнка всегда был хороший кросс[164], думал он, чувствуя на губах железистый привкус крови.

И тут Хэнк наклонился над ним – но не для того, чтобы протянуть руку и помочь ему встать. А всего лишь для того, чтобы сказать: убирайся отсюда прочь.

– И больше никогда не пытайся всучить мне эти гребаные деньги. Я тебя не просил их зарабатывать. Я ведь не проживаю в апартаментах на Сентрал-Парк. Это по твоей части, братец.

Когда Хэнк отошел от него, он сел и вытер окровавленный рот.

А Хэнк вдруг шагнул в сторону, наклонился и что-то поднял. Может, это деньги из конверта высыпались, предположил он. Но оказалось, что это не деньги. Это была его панамская шляпа.

Хэнк нахлобучил на него шляпу и, не говоря ни слова, пошел прочь, а он так и остался сидеть на бетоне под проливным дождем и со шляпой на голове, которая, как известно, сильно садится от дождя.

Осень

Глава двадцатая

В аду так не пылает ярость[165]

В ту осень 1938 года я без конца читала Агату Кристи – чуть ли не все ее книги прочла. Про Эркюля Пуаро, про мисс Марпл. «Смерть на Ниле», «Таинственное дело в Стайлсе». Убийства, убийства… в дюнах… в доме викария…