Общий итог боевых действий в тот день, согласно Жуберу, выглядел следующим образом: «Мы взяли пятнадцать сотен пленных, наши потери составили тысячу человек, может, чуть меньше или больше».

А вот что было сказано о человеке, который сражался в первых рядах, в окружении вражеских солдат, стрелявших и старавшихся зарубить его: «[Дюма] получил две[778]легкие сабельные раны, когда в одиночку бился с австрийскими кавалеристами на мосту». В еще одном источнике говорится о том, что мушкетные пули пробили шинель Дюма в семи местах, хотя генерал каким-то чудом не пострадал.

В сейфе Вилле-Котре лежит письмо, которое Дюма отправил друзьям из штаба Итальянской армии. Генерал описывает, как возглавлял действия кавалерии в Тироле и насколько «эти победы были необходимы[779], чтобы хоть немного развеять глубочайшую печаль из-за невосполнимой утраты – моей несчастной Луизы… желанной и обожаемой дочери, образ которой всегда стоял у меня перед глазами и сопровождал меня днем и ночью». Затем мысли Дюма, как обычно, быстро возвращаются к нежно любимой жене: «Но что еще больше беспокоит меня, это состояние моей жены, потому что это событие еще скажется в будущем».

* * *

На этот раз в отчете для Парижа Наполеон не стал умалчивать о героизме, проявленном Дюма в Клаузене:

Генерал Дюма, сражаясь во главе кавалерии[780], собственноручно убил нескольких всадников противника. Враги нанесли ему две легкие раны саблями, а его адъютант Дермонкур был тяжело ранен. На протяжении многих минут этот генерал в одиночку удерживал мост против вражеской кавалерии, которая пыталась пересечь реку. Благодаря этому он сумел помешать наступлению врага – до прибытия наших подкреплений.

В конце марта Дюма получил от Наполеона письмо со следующим уведомлением: «Главнокомандующий желает[781]выказать удовлетворение доблестными действиями генерала Дюма в последних боях в Тироле, а потому передает ему под командование все отряды кавалерии в дивизиях, расквартированных в Тироле».

В качестве еще одного знака о готовности полностью простить Дюма, Наполеон добавил такую строчку к следующему недельному отчету: «Прошу, чтобы генералу Дюма[782], который, помимо коня, лишился пары пистолетов, прислали пару пистолетов из Версаля от производителя этого оружия».

Наполеон также дал Дюма новый псевдоним, восхваляя его как «тирольского Горация Коклеса» – для той эпохи это действительно очень лестная похвала. «Рим оказался в большой опасности[783], враг пробивался в город через деревянный мост, – сообщает Плутарх, – и Гораций Коклес… удержал этот мост и отбил нападение врага». Все последующие авторы вплоть до начала двадцатого столетия, когда античные аллюзии вышли из моды, стали называть Дюма «тирольским Горацием Коклесом».

К концу 1797 года Наполеон добился победы над австрийцами, принудив их вступить в переговоры и подписать унизительное соглашение – Кампо-Формийский мирный договор. Вена признавала независимость всех новых итальянских республик, спонсируемых Францией, уступала Парижу различные неитальянские территории самой Австрии, включая австрийские Нидерланды и важнейшие острова в Средиземном море. Наполеон также добился от императора согласия на целый список прочих уступок. (Благодаря одной из них Бонапарт заручился любовью либерально мыслящих людей всей Европы: генерал Лафайет, все еще удерживаемый австрийцами после дезертирства из французской армии и попытки сбежать с континента в надежде на почетный паспорт американского гражданина, наконец получил свободу.)

Пока продолжались мирные переговоры, Наполеон назначил генерала Дюма военным губернатором Тревизо[784]– богатой провинции и одноименного города в сорока километрах от Венеции. Здесь было много виноградников и загородных вилл, построенных венецианскими купцами за несколько веков. Дюма помог жителям приспособиться к новому порядку. Он участвовал в местных охотничьих экспедициях и, если хоть немного верить письмам от горожан к генералу, отличался беспристрастностью, поражавшей мирных жителей, которые находились под его управлением. Эти письма от граждан провинции Тревизо к генералу Дюма хранились в папке, найденной в сейфе Вилле-Котре. Лесть и благодарности здесь смешивались с неискренними попытками доказать, что эти люди тоже были ревностными республиканцами в наилучшем французском стиле:

В разгар столь новой для нас революции[785]и демократии, происходящей от возрождения Италии, мы, как никогда, нуждались в вас, гражданин генерал, как Отце, который бы указывал нам путь и поддерживал наши усилия по укреплению возлюбленной Свободы, коей мы обязаны великодушию французов. И вот мы свободны от самого отвратительного рабства и находимся под защитой вашей справедливости и самоотверженности.

Основываясь на воспоминаниях старого Дермонкура, писатель описывал следующий период в жизни его отца как один из самых унылых, несмотря на то что этот этап в жизни наступил вслед за величайшим триумфом, когда все чествовали Дюма как спасителя Рима и даже сам Наполеон признавал его заслуги.

Стоило ему исполнить свои заветные желания[786], как он немедленно ощутил глубокое отвращение к ним. Когда энергия, которую он тратил на достижение желаемого, угасла… он попросил об отставке. К счастью, Дермонкур оказался рядом. Едва рапорты об отставке попали к нему для пересылки с курьером, он незаметно запер их в ящике письменного стола, положил ключ в карман и принялся спокойно ждать.